Бенгардийская история

– Чудище, говоришь. Зверь… – и голос прекрасной маленькой тигрицы упал и разбился, и осколок попал в сердце Ананда, а из сердца хлынула обида и стыд за весь бенгардийский род. Из-под синей повязки с вышитыми на ней золотой нитью глазками по щекам маленькой прекрасной тигрицы посыпались золотые слезинки, и в них шмелём в цветке свернулся свет: слезинки-искорки брызгали на лепестки эдельвейса, и лепестки зажигались, и на миг к ним возвращалась дневная белизна. И с цветами произошли чудесные превращения: теперь они не были как настоящие, теперь они были настоящими живыми цветами!

– Ты… ты вдохнула в них жизнь! – с придыханием выговорил Ананд и так и застыл с раскрытой пастью. Но его уколола жалость – жалость к прекрасной маленькой тигрице, жалость и ненависть – к тем, кто посмел запереть её в башне, и он чесал землю выпущенными когтями. И как бы назло хотелось нарушить ещё пару-тройку законов и правил. О, как страшен, как решителен тот, кто всегда жил среди честных и чистых сердцем, а в один день увидел среди этого полного чистосердечия чёрное пятнышко! Но, погасив в себе ненависть и вытащив шип жалости, он спросил у Рашми: – Как ты это сделала, искрой?

Но спросил он лишь для того, чтобы услышать от неё хотя бы словечко. И он услышал:

– Ничего я не знаю о твоей искре! – вскричала Рашми, и крупные слёзы потекли у неё из-под повязки, и тогда не один цветок, а вся поляна ожила.

– Искра не моя, она – общая, – испуганно выдавил из себя Ананд. – Ты что, обиделась? Ну прости, я не хотел тебя обидеть!

Рашми утопила лоб в его груди, проглатывая рыдания, и какое-то совершенно новое чувств родилось в душе Ананда. Ананд положил свой подбородок на её головку, прижался к ней, и тепло – нет, жар, солнечный жар! – обдал его.

– Нет, это ты меня прости, ты нисколечки меня не обидел! – испугалась сильнее его Рашми. – Ты только меня не бросай!

– Я теперь тебя никогда не брошу! – Ананд поднял голову и ударился об звёзды. Но когда он опустил голову, он зажмурился: из-под повязки пробивался нестерпимый, обжигающий свет. Рашми всхлипнула напоследок, а затем последовали повеселевшие вздохи.

Они виделись ночь от ночи. Ананд, как самый желанный и добрый учитель, обучал Рашми искре. Прекрасная маленькая тигрица всё схватывала на лету, и он разглядел в ней природный талант и даже завидовал ему – то, чему он так усердно учился в школе ни один год, она усвоила за пару ночей. Рашми научилась видеть незримые связи, стучаться в чужое сознание и общаться мыслями, искусно ткать миражи и иллюзии… А ещё она научилась заставлять двигаться золотые нити на своей голубой повязке, и теперь её ложноглазки моргали в такт её двум золотым камешкам, прищуривались, ширились, а реснички-ниточки повторяли за своими сестрицами – порхали, кокетничали, шалили и смеялись.

Их дружба крепла. А в одну из ночей, самую счастливую ночь откровений и открытий, Рашми впервые полетела без крыльев, она парила рядом с Анандом в небесах. Поначалу она ходила по небу, как новорождённый жеребёнок: неуклюже, шатко, хромоного. Но она ходила, ходила, как по земле! И они отважились выбраться в город: скользили над каракулями антенн и над стыдливо разбегающимися голыми крышами, проносились мимо икринок фонарных огней и мимо сложенных в неразборчивые буквы горящих окон, и глядели, как кипят – ну точно пузырьки пены – кинокефалы и феликефалы в руслах улиц и аллей. Да, это была ночь чудесных открытий!

В ту ночь Ананд поделился с ней всеми бенгардийскими тайнами. И вот о чём они тогда говорили:

– Мы, бенгардийцы, каждый год отправляемся в Зелёный коридор за малахитовой травой, – рассказывал Рашми, как сказку, Ананд.

– А что такое этот Зелёный коридор? – с живым интересом спрашивала у него Рашми.

– Зелёный коридор не «кто», а «что» – он живой! В нём мы проходим испытания и, если пройдём их все, добываем малахитовую траву.

– А какие испытания?

– Да самые разные! Отец говорит, что они – испытания силы духа, а не мышц. Но я ещё в Зелёном коридоре никогда не был – туда маленьких не пускают. А я бы и сейчас в него пошёл! Только один ты его не пройдёшь – правило такое. Когда подрастём, пойдёшь со мной?

– Пойду, – тоненьким голоском ответила Рашми.

– А ходим мы за малахитовой травой ради кинокефалов и феликефалов – это те, которые в городе живут. Потому что они ходить не умеют. То есть ходить-то они умеют, на двух лапах, ну то есть на двух ногах, как на лапах… – Рашми рассмеялась, Ананд же пытался говорить со всей серьёзностью. – Но законов Зелёного коридора они не знают, поэтому, если попадут в него, то наверняка потеряются, как в лесу. Поэтому Зелёный коридор ещё называют Малахитовым лесом.

– И вы их потом спасаете? – с тревогой спросила Рашми.

– Нет… – сбился с толку Ананд. – Сказано им: не лезть. А они, как маленькие тигрята, смерти ищут, – сказал он, а сам призадумался: «И здесь несправедливость!» – Да и как их спасёшь: если потерялся в Зелёном коридоре, уже не вернёшься. По крайней мере, так говорят.

– Как же мне их жалко! А зачем им малахитовая трава?