Бенгардийская история

– Позвольте, я попробую? – раздался за спинами мальчиков скромный голос Рашми. Мальчики расступились, пропустив Рашми, и она коротко постучалась, приблизила губы к дверной щели и жалостливо проговорила: – Прекрасная, добрая Санджана! Вы единственная, кто может нам помочь. Я никогда в жизни не была на празднике Семи красок. У меня очень строгие родители, они ничего мне не разрешают… А я очень хочу побывать на том празднике, хотя бы разок! Пожалуйста, впустите нас и выслушайте.

Санджана не отвечала. Но тут дверь отворилась, а из-за неё выглянули две полные сочувствия луны.

– И чем же я могу помочь тебе, солнышко? Поговорить с твоими родителями? Навряд ли они меня послушают. А вот Алатара…

– Нет, – выдохнула вдохновлённая Рашми, любуясь открывшейся, как бутон, кроткостью в тигрице. – Я хочу одолжить ваши луны.

Спустя пару минут Алатар вернулся из дворца уже с малахитовыми красками (они ничем не отличались от палитры с акварельными красками в пальцах какой-нибудь чужачки, стоящей перед мольбертом в парке у пруда), малахитовой кистью и со странным белым пузырьком, притёртым пробкой, с ярлычком. На ярлычке было написано на бенгардийском: «Ластичный гель». С помощью него Алатар и Санджана стёрли себе пару лишних сантиметров роста и сравнялись в росте с тигрятами.

Срисовывать доверили Санджане. Вначале она перерисовала Рашми в себя, то и дело поглядывая в широкое напольное зеркало и срисовывая, так сказать, с натуры. Рашми теперь стала похожа как две капли воды на Санджану (нет, почему похожа – она и была Санджаной!). Потом тигрица переделала Ананда в Алатара. Кисточка орудовала в воздухе сама по себе, виляя как хвост: Санджана рисовала без лап и водила кисточку искрой. Попробуй-ка без искры повторить чью-либо внешность – в лучшем случае у вас получилась бы наружность куклы или восковой фигуры, но точно не живой облик. Конечно, чужаки проворачивали подобное и безо всякой искры, но для этого чужак должен быть не меньше не больше гениальным художником.

Далее она по памяти сделала из Алатара – Ананда, и только потом Алатар изобразил из Санджаны – Рашми.

Принц и его возлюбленная были не так сильно похожи на тигрят, как тигрята были похожи на них, но это было и ни к чему – в городе всё равно никто из чужаков не должен их увидеть. Ну а вот в деревне, если кто встретить двойника принца или Санджаны – будет дело…

На полу цвели венки из пятен малахитовой краски, и Санджана – настоящая Санджана – отложила уборку на потом: время поджимало – с минуты на минуту начнётся праздник. Друзья условились встретиться в хижине Санджаны, когда праздник кончится. Алатар, который сам теперь был тигрёнком, переминаясь с лапы на лапу, попросил Ананда только об одном: встроиться в парад, рядом с его отцом, с королём, парадом командующим. Ананд совсем позабыл о параде! Он думал и мечтал лишь о тех радостях, которые будут поджидать его на празднике Семи красок, но никак не о заботах.

И радости не заставили себя долго ждать: как только друзья попрощались и разошлись по разные стороны, Ананд с Рашми направились скорым шагом к городской площади, и как будто не они спешили на площадь, а площадь огромным цветочным шаром катилась на них – какими только цветами она не была украшена! Бархатцы волновались рюшками-лепестками; в висячих садах королевского дворца распевали арии орхидеи; тигрицы носились туда-сюда с плетёными корзинами, забитыми красными и голубыми розами. Красные розы издалека походили на вишенки, а голубые – на выводок синих дроздов.

Из фонтана теперь било парное молоко, до того свежее, что от молока пахло весной! Струя тужилась с такой стройной мощью, что молоко пенилось жемчугом, само от себя без ума, хорошо пенилось, как мыло. Ананд и Рашми кинулись к нему наперегонки, весело смеясь. Рашми пришла первой и окунула голову в фонтан. Её примеру последовал Ананд. Утолив жажду, тигрята разглядывали друг у друга подбородки – белые, как известь, и будто бы сморщенные, как сухофрукты.

К слову, настоящие сухофрукты тоже были на празднике: старые тигрицы уже выносили их на серебряных подносах на своих головах, держа равновесие и вытягивая шеи, словно хвастаясь этим своим умением, хотя они уже давно позабыли, что такое хвастовство. Все желающие угощались обсыпанными сахарной пудрой, как лёгким снежком, горсточками изюма, вялеными мандаринами, сушёными дольками яблок – точно древесная стружка, а ещё: дольками ананаса, персика, груши. Всегда мокрые и такие добрые, что от них, пожалуй, всё коварное бежит как от огня, глаза старых тигриц молча, с широкодушием и гостеприимством зазывали попробовать хотя бы кусочек с подносов со сладостями. И чудилось, что на подносах лежали не горы сушёных лакомств, а какая-нибудь нарядная царь-рыба. Но, милые старые тигрицы, не стоило вам так утруждаться: вы только посмотрите, с каким азартом толпы сладкоежек обступают вас! Почти мгновенно опустевшие подносы вспыхнули на солнце, пуская солнечных зайчиков на стены королевского дворца, и старые бенгардийки хлопотливо посеменили на кухни за добавкой.