Бенгардийская история

Последним, чем успели насладиться друзья, был заклинатель змей. Ананд не сводил с него взгляда, с пристальным вниманием следя за тем, как сидящий на коврике с закрытыми глазами бенгардиец заставлял искрой играть дудочку. Дудочка дудела уныло и таинственно, паря над пухлым кувшином, а из кувшина, шатаясь, как пьяница, сперва показалась голова кобры с капюшоном, напоминающая цветок орхидеи, а затем – её изогнутое тело танцовщицы. Бенгардиец-заклинатель качался в такт змеиным движениям. Немногочисленные зеваки глазели, затаив дыхание.

У Ананда к нему было много вопросов, вопросов запоздалых. Потому что задавать их следовало задолго до рождения Сиба.

Когда кобра опустилась в кувшин, а на кувшине хлопнула крышка, он подступил к заклинателю, но не успел сказать и слова, как на вершине дворца затрубили рога, объявляя о заключительной части праздника. «С минуты на минуту начнётся парад! Я должен быть с королём, во дворце!» – опомнился Ананд и на всех парах помчался ко дворцу. Рашми осталась на площади. Обличье Санджаны придавало ей уверенности, и она ничего не боялась.

Вбежав в портал дворца, Ананд чуть не столкнулся нос к носу с Его Величеством. Король сидел в золотой колеснице. Позади короля, в три шеренги, выстроилась стража в парадных доспехах – точно грядки цветов порядочной красоты. На спинах они несли всю малахитовую траву, что собрали в этом году в Малахитовом лесу.

Король с понимающей, мягкой улыбкой смотрел на Ананда, а видел своего сына Алатара.

– Ты не меняешься, Алатар. Ты не заставил меня ждать только раз, в день, когда ты появился на свет, – покачал он головой с доброй усмешкой.

Ананд склонился перед королём, извинился, как-то неуверенно забрался в золотую колесницу и сел по правую лапу от Его Величества. Не запряжённая колесница катилась сама – она выехала на площадь, утыканную огнями зажжённых кончиков хвостов. Королевская стража, гремя доспехами, высоко и гордо неся головы, как флажки, чеканила шаг, и дрожала земля. Ананд ловил на себе гордые и благодарные взгляды, но высматривал в толпе только один взгляд, только две луны Санджаны, за которыми скрывались два золотых камешка Рашми. И он увидел их: они следовали за колесницей, плыли по волнам толпы.

Горы малахитовой травы разбрасывали изумрудные всполохи. Праздник Семи красок не зря носил такое название: там и тут качались воздушные шары, а в них – по горсточке краски всех цветов радуги, и все и каждый с нетерпением ждали того часа, когда можно будет с довольной миной лопнуть такой шар когтем. И, наконец, час настал. Ананда, короля, стражу и всех, всех, всех засыпало краской: под липкий порошок подставляли одуревшие от счастья морды, прыгали в красные, оранжевые, жёлтые облака, вымазывали друг друга краской. Красные пасти направо и налево выкрикивали: «Славься, Бенгардия!», «Слава королю!».

Но внезапно перед колесницей выскочили трое бенгардийцев – тигр и двое тигриц. У них были встревоженные, даже испуганные, морды. Шествие остановилось, толпа смолкла.

– Ваше величество! Ваше величество!.. – задыхаясь, говорил тигр. – Кто-то уничтожил все рисовые поля!

К его голосу присоединился плач двух тигриц:

– Кто-то передушил всю птицу в деревне!

– И разорил оранжерею с ананасами!

Праздник Семи красок был безнадёжно испорчен.

Глава 10. Урожай из звёзд

После праздника Ананд с Рашми встретились с Алатаром и Санджаной и сообщили им печальную новость. После чего отправились к реке, капнули в воду ластичного геля, отмылись от малахитовых красок и стали теми, кем они были на самом деле.

Ананд проводил Рашми до башни по небу и уже возвращался домой, как увидел в окне одной из хижин знакомые печальные глаза тигрицы. Тигрица горевала, что артифекс не дал ей тигрят. Ананд жалел несчастную, но её печальные, смотрящие перед собой глаза отчего-то пугали его. Он кивнул ей и, не получив ответа, поторопился домой, как вдруг заметил, что у травы трясётся чёлка. Ушки на макушке – он огляделся по сторонам, подошёл ближе и – представьте его удивление! – высмотрел в зубчиках трав два изумруда – два змеиных глаза Сиба! И только он собрался в один прыжок словить его, как Сиб, семеня лапками, бросился от него наутёк.

Сиб запросто бы скрылся в густой растительности, ему не составило бы труда юркнуть под любую из хижин, но он удирал словно бы в половину своей сноровки и вёрткости, то и дело замирая и оборачиваясь на тигрёнка, и на мордочке зверика глумливо щурились змеиные глазки. Ананд не думал отставать. Сиб вёл его прямиком к кусту шиповника.

Доскакав до куста, он нырнул в него. Ананд перешёл на шаг и с осторожностью последовал за Сибом. Продравшись через шипы, он так и застыл: обессиленный зверёныш лежал на боку в ветвях, у самого корня, как между зубцов короны, его грудка редко и с натугой то поднималась, то опускалась, раздвоенный язычок вываливался из пасти, а источенный грифель зрачков бессмысленно уткнулся в фарфоровые чашечки шиповника. Только краешки губ, как усики горошка, закручивались в ухмылку, но милостивое сердце Ананда не разглядело притворства.