На первой двери въ сняхъ прикрпили дощечку адвоката, и онъ самъ иногда ходилъ черезъ эту дверь, ради поддержанія адвокатскаго достоинства и чтобы дверь эта отворялась хоть разъ въ день. Больше, вдь, ничья нога не переступала порога конторы. Положимъ, дло было зимнее; вс тяжбы и споры спали. И зачмъ онъ не похлопоталъ о мст судьи на Лофотенскихъ промыслахъ, какъ собирался! Теперь онъ слонялся тутъ безъ дла и день-ото-дня какъ-то все больше и больше опускался и туплъ. Только и оставалось, что перекидываться въ картишки съ кузнецомъ; въ самую невинную игру, въ дурачки.
Не могло поднять духа адвоката и безсовстное отношеніе къ нему судебныхъ инстанцій. Дло Левіона изъ Торисльвикена съ сэромъ Гью Тревельяномъ прошло черезъ окружный судъ и опять было проиграно; приговоръ узднаго суда былъ утвержденъ. Вотъ такъ суды! Да еще хуже того: окружный судъ сдлалъ строгій выговоръ адвокату Аренцену и наложилъ на него штрафъ за непристойное добавленіе насчетъ двицы Эдварды. Теперь адвокатъ съ нкоторой тревогой ожидалъ исхода двухъ-трехъ длъ въ томъ же род. Чмъ же ему и было отводить душу, какъ не этой невинной игрой въ картишки, да все боле и боле частыми посщеніями Сирилундскаго погребка?
Нельзя сказать, чтобы Николай Аренценъ былъ отьявленнымъ пьяницей; но онъ былъ вообще не дуракъ выпить и къ тому же отуплъ отъ бездлья и скуки. Сначала онъ, подходя въ винной стойк, прикидывался будто у него лихорадка, простуда и, опрокинувъ въ себя парочку полушкаликовъ, уходилъ восвояси. Но простуда не могла же тянуться безъ конца, и онъ сталъ спрашивать свои полушкалики боле непринужденно, — дескать, полъ за обдомъ соленаго или далеко ходилъ, усталъ. — Эй, поди-ка сюда, Стенъ, дай мн стаканчикъ! — громко кричалъ онъ, словно ни въ чемъ не бывало. Иногда же онъ игралъ въ карты на выпивку и потомъ отправлялся въ погребокъ вмст съ кузнецомъ. Когда же Роза упрекала его за то, что онъ водитъ такую компанію, онъ оправдывался тмъ, что хочетъ показать мстнымъ жителямъ, отъ которыхъ зависитъ его заработокъ, насколько онъ человкъ не спсивый.
Да, между Розой и молодымъ Аренценомъ уже пошли нелады. Началось съ похоронъ стараго кистера: молодой Аренценъ снялъ съ покойника обручальное кольцо. — Любезному батюшк слдовало бы снять кольцо еще при жизни, — не по карману ему уносить съ собою золото въ могилу! — сказалъ адвокатъ. И хоть кольцо было такое тоненькое, стертое, что его отлично можно было бы оставить, сынокъ все-таки мялъ и вывертывалъ окоченвшіе пальцы покойника до тхъ поръ, пока ему не удалось снять кольца. Роза была сильно огорчена этимъ и, чтобы утшить старую кистершу, сказала:- Ну, такъ пусть онъ получитъ отъ меня другое кольцо, получше! — и она украсила руку покойника тмъ массивнымъ золотымъ кольцомъ, которое сама получила отъ Бенони, Оно такъ и не было отослано обратно, а все валялось въ ящик вмст съ извстнымъ золотымъ крестомъ. Николай каждый разъ отговаривалъ Розу:- Зачмъ теб обижать Бенони, отсылая ему его подарки? — Ну, вотъ, пускай теперь кольцо украситъ почтеннаго человка въ могил! Оно совсмъ свободно вошло на палецъ старика, — онъ вдь такъ высохъ; одн кости да кожа остались. Но молодой Аренценъ — хо-хо, этотъ чертовъ Аренценъ! — улучилъ таки минутку прежде, чмъ гробъ забили: присвоилъ себ и второе кольцо и припряталъ его.
Еще нкоторое время отношенія между супругами все-таки сохраняли свой прежній добродушный легкій характеръ; остроты и балагурство мужа еще не выводили молодую женщину изъ терпнія окончательно. И одни старанія Николая балагурить говорили о его добрыхъ чувствахъ. Но, чмъ дальше подвигалась зима, тмъ больше накоплялось въ немъ внутренней горечи, и слова его становились порою прямо язвительными.
Увидавъ въ первый разъ, что Роза сама носитъ воду изъ колодца, Аренценъ слегка упрекнулъ себя. Онъ въ это время сидлъ у себя въ контор, откуда и увидалъ жену въ окно, и первымъ его движеніемъ было встать со стула, чтобы поскоре взять у нея ведро, но… пожалуй, это было не умно? И что за бда, въ самомъ дл, если она снесетъ ведро воды? Потомъ онъ уже спокойно смотрлъ, какъ она носитъ въ передник дрова изъ сарая. Не нанять же ему для нея еще двушку, когда у нихъ даже дтей нтъ? И безъ того въ дом три бабы. А ей не мшало бы подвсить себ мшокъ для дровъ, вмсто того, чтобы рвать передники. Такимъ образомъ, Роза была предоставлена себ самой, — живи, какъ можешь! Яркая мдная улыбка ея начала блекнуть; но вдь улыбка и не можетъ быть вчной.
— Что это за да для взрослыхъ людей? — сказалъ онъ разъ за обдомъ. — Бурда, болтушка какая-то. Я это ни къ чему другому не клоню, а только это не да для рабочаго человка.
Для рабочаго человка? А онъ день-деньской никакой работы не зналъ.
— Тутъ такъ холодно, а въ печк ни полшка! — сказалъ онъ вечеромъ.
— Такъ ты поди да принеси самъ охапку, — отвтила Роза. — Господи Боже, хватитъ, я думаю, силъ у такого толстяка!
Роза съ крайнимъ неудовольствіемъ смотрла, какъ Николай съ каждымъ днемъ прибывалъ въ вс и толстлъ; даже щеки у него начали отвисать.