«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Дальнейшее исследование Энн Лоусбери было посвящено тому, что Пушкин на протяжении многих лет являлся чуть ли не героем афроамерикацев всех поколений и что не признан русский гений в Европе и Америке был исключительно из-за своих негроидных корней. В подтверждение этому приводится, например, тот факт, что в 1929 году афро-американская нью-йоркская газета «Амстердам Ньюс» писала: «В Америке Пушкин должен был бы ездить в грязных негритянских автомобилях, его не пускали бы ни в рестораны, ни в театры, ни в библиотеки. Потому что Пушкин был негр». А в 1983 году Пушкин даже стал героем комиксов, посвящённых подвигам темнокожих людей.

«Себя как в зеркале я вижу»

Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый…

Пушкин – Вяземскому (ноябрь 1825 г.)

Пушкин как будто предвидел предстоящие споры литературоведов по поводу автобиографичности образа Ибрагима. И чтобы не возникало никаких сомнений, он оставил потомкам зашифрованное «послание», прибегнув к излюбленному приему: графическому. На полях рукописи III главы романа о царском арапе (ПД, 836, лист 22, об.) стремительно набросан профиль молодого Ибрагима, с подчеркнуто «негроидными» чертами, который очень сходен с пушкинскими автопортретами. «Давая выразительный, утрированный, почти гротесковый образ «царского арапа», Пушкин словно угадывает в своем облике фамильные ганнибаловские черты», – говорится в одном из описаний этого портрета[567].

Б.М.Козмин уловил в юного арапа-барабанщика «Битва при Лесной».

этом рисунке близость к изображению на картине Пьера Мартена-младшего Крупнейшие знатоки пушкинской графики (М.Д. Беляев. Б.В. Томашевский и Т.Г.Цявловская) сходятся в дефиниции этого рисунка как воображаемого портрета А.П.Ганнибала, сделанного «на основе самоизображения»[568]. В сводном каталоге пушкинских рисунков он обозначен под № 59 как «автопортрет в образе «арапа»[569].

Обращает на себя внимание поразительное соответствие рисунка описанию Ибрагима в романе (Корсаков говорит о «сплющенном носе, вздутых губах и шершавой шерсти» арапа).

Существует и другой схожий автопортрет – на полях черновика VII главы «Евгения Онегина», которая писалась одновременно с романом о царском арапе. Каталог Р.Г. Жуйковой числит его под № 65 как «автопортрет шаржированный»[570].

Условно к этой же «серии» автопортретов можно отнести и более ранний рисунок в черновике элегии «Андрей Шенье». Позволим себе назвать этот портрет «Пушкин – Пегас» – потому что поэт неуловимо обозначил свои собственные черты, рисуя голову арабского скакуна. (Совсем по Маяковскому – «Все мы немножко лошади»!) Этот рисунок сравнительно недавно атрибутирован. «Удивительный автопортрет» – так называется одна из глав изящной книги Л.Ф. Керцелли «Мир Пушкина в его рисунках». Черновой листок «Андрея Шенье» особо интересен потому, что здесь поэт нарисовал самого себя «в конском облике, – пишет Л.Ф. Керцелли, – но со своими кудрявыми «арапскими» бакенбардами, с носом лошади и маленьким глазом, самым поразительным и непостижимым образом глядящим на нас его собственным, Александра Сергеевича Пушкина, взглядом»[571].

Здесь же исследовательница делает примечание: «Автопортрет этот имеет также некоторое – весьма отдаленное, впрочем, сходство и с обезьяной». Рассказав далее об известном штампе восприятия внешности Пушкина в связи с его лицейской кличкой, Л.Ф. Керцелли добавляет: «Вполне вероятно, что этот штамп восприятия его внешности мог оказать, в свою очередь, влияние и на него самого (своеобразное обратное влияние)»[572]. Рисунок обозначен в каталоге Р.Г. Жуйковой под № 50 как «автопортрет в облике лошади».

Не раз говорилось о художественной значимости и психологической достоверности пушкинской графики. Его рисунки появляются рядом со строками текста, на отдельных листках – во время «творческих пауз» – по выражению А.М. Эфроса, основоположника изучения графического наследия поэта.

Замечательный русский художник М.В.Добужинский, много и вдохновенно иллюстрировавший Пушкина, размышлял о природе пушкинского рисунка: он определил ее как «каллиграфическую», секрет – в пере, том самом гусином пере, мастерское владение которым придает этим рисункам неповторимую прелесть. Некоторые из них выполнены в «акварельной технике», с использованием обратной стороны гусиного пера – ворса. Но большинство отличается четкой линией, быстрым очерком. Они нанесены на бумагу твердей рукой мастера.

Пушкин блестяще владел пером (в прямом и переносном смысле). Великое множество гусиных перьев было исписано, сломано, покусано за годы его писательского труда! Интересные сведения об употреблении гусиных перьев можно почерпнуть из старинной Прописи, которая учит правильному «чинению перьев к письму» и «расположению себя к письму».