«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Еще раз о «Пиковой даме» разговор зашел в 2002 году в связи с римскими гастролями другой нашей прославленной певицы Елены Образцовой. Она дала прекрасный сольный концерт в Оперном театре Рима. Коронным номером прозвучал речитатив графини из оперы Чайковского, Е.Образцова блестяще исполнила его по-французски. Еще несколько арий мирового классического репертуара она спела на итальянском. Концерт прошел с огромным успехом, а потом был ужин на Вилле Абамелек, где хозяин, тогдашний посол России в Италии Н.Н. Спасский сделал гостье массу комплиментов, в том числе и по поводу ее «блестящего итальянского». На что Елена Васильевна возразила: «Ну, мой мальчик, это не фокус для оперной певицы – знать итальянский! Это просто обязательно. А я вот горжусь тем, что провожу мастер-классы в Токио без переводчика – попробуйте сказать по-японски: “Выше диафрагму!”». Замечательный диалог, и всё благодаря Пушкину!

«Тень Пушкина меня усыновила…»

Я скоро весь умру. Но тень мою любя,

Храните рукопись, о други, для себя!

А.С. Пушкин «Андрей Шенье»

Рукописи Пушкина и их изучение – увлекательнейшее занятие для избранных счастливцев. Автографы отражают работу мысли поэта, движения его души, даже настроения. Вспомним, как сам Пушкин предполагал представить читателям альбом Онегина:

Опрятно по краям окован
Позолоченным серебром,
Он был исписан, изрисован
Рукой Онегина кругом.
Меж непонятного маранья
Мелькали мысли, замеч<анья>,
Портреты, числа, имена
Да буквы, тайны письмена,
Отрывки, письма черновые,
И словом, искренний журнал,
В который душу изливал
Оне<гин> в дни свои младые… (VI, 613–614

)

В своем «задушевном», неоконченном романе о царском арапе Пушкин обронил замечательную фразу: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная».

Поэт, как известно, сам распорядился задолго до смерти о том, где ему покоиться в вечном сне, не подозревая, что сразу же после его ухода из жизни начнется долгая одиссея его рукописей. Напомним, что теперь стараниями энтузиастов и собирателей, среди которых особо почетное место по праву занимает фигура Александра Фёдоровича Отто-Онегина, а также Б.Л. Модзалевского, первого директора академического Пушкинского Дома, в хранилищах этого храма науки собраны все находившиеся на российской территории рукописи Пушкина[1041].

С одной стороны, утешает мысль об их неприкосновенности и, следовательно, хочется верить – сохранности. С другой стороны, увеличивающаяся с течением времени хрупкость пушкинских автографов заставляет ограничивать к ним доступ. Вот почему неоднократно предпринимались попытки сделать копии хотя бы с отдельных пушкинских листов. В 1905 году Отто-Онегин, владевший уникальной коллекцией документов и предметов, связанных с жизнью и творчеством Пушкина (которую он завещал России), писал из Парижа в Петербург известному русскому адвокату А.Ф. Кони о необходимости фотокопирования пушкинских манускриптов и указывал на опасности, которые подстерегают хрупкие листы, беззащитные перед огнем или водой[1042].

Среди тех, кто в начале ХХ века ратовал за фотоспособ дублирования пушкинских рукописей, был и сын президента Российской императорской академии наук, молодой князь Олег Константинович Романов, погибший на фронте в 1914 году. Его идею активно поддержал один из первых профессиональных пушкинистов России П.Е. Щёголев, который справедливо предсказывал, что углубленное и полное изучение пушкинских рукописей приведет к качественно новому познанию наследия поэта, поможет избежать массы неточностей и ошибок в пушкиноведении[1043].

В 1911 году, к столетию Царскосельского лицея было впервые предпринято факсимильное издание рукописей 17 пушкинских стихотворений из библиотеки лицейского музея. В советское время, по инициативе того же П. Щёголева, относящейся к 1930 году, в Пушкинском Доме было подготовлено факсимильное издание одной из последних рабочих тетрадей Пушкина – «Альбома 1833–1835 годов», увидевшее свет через 9 лет после смерти Щёголева. Однако на этом дело застопорилось, и в течение многих десятилетий рукописи Пушкина были практически недоступны рядовым исследователям.

«Воображение меркнет и немеет язык, когда думаешь, какие человек должен иметь заслуги перед советским режимом и через какие бюрократические абракадабры ему нужно пробраться, чтобы получить разрешение – о, не сфотографировать, а лишь посмотреть собрание автографов Пушкина в Публичной библиотеке в Москве или в ленинградском Институте литературы…», – справедливо сетовал В.В.Набоков[1044].