«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Сам по себе этот метод не назовешь очень удачным. Язвительный Владимир Набоков в эссе «Пушкин, или Правда и правдоподобие» едко заметил: «Бесполезно повторять, что создатели либретто, эти зловещие личности, доверившие “Евгения Онегина” или “Пиковую даму” посредственной музыке Чайковского, преступным образом уродуют пушкинский текст: я говорю преступным, потому что это как раз тот случай, когда закон должен был бы вмешаться; раз он запрещает человеку клеветать на своего ближнего, то как можно оставлять на свободе первого встречного, который бросается на творение гения, чтобы его обокрасть и добавить свое – с такой щедростью, что становится трудно представить себе что-либо более глупое, чем постановку “Евгения Онегина” или “Пиковой дамы” на сцене».

В цитированном нами указателе Б.Л. Канделя, например, названы итальянские тексты либретто «Евгения Онегина» почти все с параллельным русским текстом, начиная с 1897 года (отпечатано в Москве в переводе В.Нардуччи) и кончая пармским изданием оперного сезона 1990–1991года в переводах Р.Тедески, Б.Черназа и Ф.Сгриньони[1033].

В мою коллекцию итальянских оперных либретто последним по времени попал изящный буклет Римского оперного театра, датированный маем 2001 года. Там перечислены все спектакли оперы Чайковского в Италии начиная с 1900 года (Милан, Ла Скала) и кончая 2001 (Верона), всего 40 спектаклей, включая гастроли московского Большого театра (1973), Ленинградского Малого оперного (ныне им. М. Мусоргского), оперных театров Белграда, Остравы и Лодзя, во всех крупных городах Италии: в Риме, Милане, Неаполе, Венеции, Триесте, Генуе, Болонье, Парме, Пьяченце, Модене, Реджо-Эмилии, Равенне, Палермо, Флоренции, Турине, Мессине, Катании, Сполето и Вероне[1034].

Поскольку этим спектаклем римская опера праздновала 20 лет со дня последнего показа «Онегина» на ее сцене (1981), то по сему торжественному случаю был выпущен специальный номер иллюстрированной газеты «Журнал важных событий» с подборкой материалов, посвященных Пушкину, Чайковскому, «Онегину»[1035].

Но главной ценностью этой публикации для большинства зрителей стало изложение фабулы (романа и оперы), помещенное на первой странице.

Иногда незнание сюжета зрителями производит комичный эффект. В июне 2000 года с нашим любимым племянником Сашей, которому тогда было 10 лет и который каждый год добирается до Рима аж из Петропавловска Камчатского, мы поехали во Флоренцию на премьеру оперы «Евгений Онегин» в постановке местного бывшего Коммунального театра (сейчас – Teatro del Maggio Fiorentino). Саша добросовестно прочел роман перед поездкой, а большинство итальянских зрителей, очевидно, этого не сделали. И потому трогательно переживали во время сцены дуэли и гадали, кто выйдет победителем. Они, конечно, понимали, что по законам жанра главный герой не может погибнуть в середине действия, и потому в душе надеялись, наверное, на его «мировую» с Ленским. Как и современники Пушкина, первые читатели романа в стихах.

О постановке «Моцарта и Сальери» Н.Римского-Корсакова уже шла речь. Его же (и пушкинский) «Золотой петушок», как было сказано, с триумфом исполялся в Риме в ходе гастролей Большого театра в мае 2002 года. Буклет оперного театра, как всегда, был отлично оформлен: со знаменитыми иллюстрациями Ивана Билибина, музыковедческим обзором Валерия Воскобойникова, пушкинским текстом «Петушка» в переводе Томмазо Ландольфи и большой статьей, посвященной сказке, взятой из неаполитанского сборника «Пушкин и Восток»[1036].

Я давно пришел к выводу, что ставший сейчас популярным балет «Онегин» в постановке южноафриканского хореографа Джона Кранко (1965), получился гораздо более «пушкинской» инсценировской великого романа, чем знаменитая опера братьев Чайковских. Хотя бы потому, что в этом балете сохраняется удивительная поэтическая легкость и воздушность, пластика действия, которые во многом утеряны в опере, где текст изложен «своими словами», причем не всегда самыми удачными. Впервые московскому зрителю хореографический спектакль Кранко, на симфоническую музыку П.И. Чайковского, показали артисты прославленного Штутгартского балета (ФРГ) в 1988 году. Они выступали в элегантном зале театра Оперетты (бывшая опера Зимина, а затем филиал Большого), и всё шло прекрасно… до сцены на балу у Лариных. В публике начались смешки, а потом и откровенный хохот. Причина была в том, что постановщики спектакля одели русских дворян по своему разумению: в косоворотки и сарафаны. А поскольку коллектив Штутгартского балета по составу очень интернационален и числит в своих рядах немало чернокожих артистов, эффект оказался обратным задуманному: негры в косоворотках, танцующие под музыку Чайковского на балу в старой русской усадьбе, – это было уже слишком. В пушкинские времена, если арап и попадал на светский бал, то это был, скорее всего, сам Пушкин[1037].