«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Есть, наконец, и более простое, хотя, может быть, несколько неожиданное объяснение фамилии Абрама Петровича, которое мы рискнем вынести на суд читателей. Иногда в среде нового петровского дворянства фамилии «выводились» из кличек и прозвищ. Мы знаем от самого Пушкина (XII, 312) одно из, так сказать, «домашних» прозвищ его прадеда – «шорн шорт» («черный черт»). «Черным дьяволом» называет Ибрагима старуха Ржевская в «Арапе Петра Великого», «негодным уродом», «гадом» называет себя сам Ганнибал в письмах к временщикам Меншикову и Миниху. Почему бы не предположить в этом же смысловом ряду и другие прозвища арапа – Дикарь и Каннибал»? А отсюда уже один шаг до Ганнибала. От обидного прозвища до звучной фамилии. Впрочем, это лишь из области догадок…

Задолго до рождения А.П. Ганнибала, в 1611 году, Шекспир дал другую анаграмму слова «каннибал»: в пьесе «Буря» он назвал раба, вывезенного из Африки, Калибаном[256].

Между прочим, этот шекспировский персонаж («сатанический урод») был хорошо знаком Пушкину: по переводам В.Кюхельбекера (см. XIII, 249) и по переделке А.Шаховского – волшебно-романтическому представлению «Буря» (1821). Калибан – раб, он родом из Алжира. Как знать, не его ли тень мелькнула в словах Альбера в «Скупом рыцаре»:

И как же служит? как алжирский раб,
Как пес цепной… (VII, 106)

Возвращаясь к прозвищам, вспомним, что «Калибаном» дразнил Пушкин своего друга Соболевского (XIII, 348; XIV, 5, 21). Образ уродливого раба и шута, бесправного чернокожего слуги миланского герцога, выведен Шекспиром на заре колониальной экспансии европейских держав. Вот как представляет своего подданного герцог Просперо:

Тот самый Калибан, тупой и темный,
Которого держу я для услуг…

И далее:

Но без него мы обойтись не можем:
Он носит нам дрова, огонь разводит
И делает всю черную работу.
Эй, Калибан! Ты, грубая скотина!
Откликнись, раб!

Профессор Розлин Кнутсон (США) высказала предположение, что прототипом Калибана Шекспиру послужил «собрат» Ганнибала – некий западноафриканский принц. 1 января 1611 года в Лондоне был совершен обряд крещения чернокожего «Дедери Джекуа, 20 лет от роду, сына Кадди-блаха, владетеля реки Кетрас в стране Гвинея». В церковной книге записано, что отец отправил сына в Англию для принятия христианской веры. Во время обряда молодой африканский принц повторял молитву «Отче наш» по-английски и при крещении был наречен Джоном. Р.Кнутсон полагает, что Шекспир, написавший «Бурю» в том же 1611 году, не мог не знать об этом экзотическом персонаже[257]

Можно предположить, что и от этой пьесы Шекспира отталкивался Пушкин, приступая к своему первому историческому роману и выстраивая образ Ибрагима по собственной, ставшей знаменитой формуле: «царю наперсник, а не раб»[258].

Что касается имени арапа, то Пушкин не случайно в своем романе называет его Ибрагимом. Это имя – одно из производных в цепи: Абреха – Абраха – Абрам – Авраам – Абрахам – Ибрагим[259]. Пушкин прекрасно знал оттенки каждого из этих имен и выбрал «Ибрагим», конечно, намеренно. Он отдавал определенную дань и литературной традиции – исламское имя Ибрагим было хорошо знакомо русскому читателю: «Ибрагим, или Великодушный» – так называлась «восточная» повесть А.Бенитцкого (1807 год), А.Измайлов озаглавил свое произведение «Ибрагим и Осман» (1818 год). Это имя можно было встретить и в зарубежных сочинениях – например, Ибрагимом звали арабского звездочета, наперсника мавританского короля в «Альгамбрских сказках» Вашингтона Ирвинга, американского писателя, в 20–30-х годах XIX века очень популярного в России[260]. Образ звездочета Ибрагима был использован Пушкиным в «Сказке о золотом петушке».

Вот почему трудно согласиться с мнением Д.И. Белкина, когда он, говоря об «Арапе Петра Великого», утверждает, что «на протяжении всех глав писатель не называет своего героя русским именем Абрам Петрович, а только – Ибрагим… Эта деталь еще раз подтверждает, что перед нами не прадед Пушкина – Абрам (Петр) Петрович Ганнибал, а художественный образ человека Востока…»[261]

Конечно, образ Ибрагима, как мы убедились, значительно разнится от исторической фигуры пушкинского предка. Но все-таки в романе имелся в виду именно прадед нашего поэта, а не абстрактный «человек Востока». (Если бы это было не так, то и Д.И.Белкину следовало, очевидно, назвать свою статью «Пушкин в работе над образом африканца Ибрагима», без упоминания фамилии Ганнибал.)

Кстати, об употреблении имени арапа в романс. Точности ради заметим, что в отрывках, напечатанных самим Пушкиным в «Литературной газете», герой назывался Ганнибалом и обозначался буквой Г… (VIII, 533).