«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Язык тигринья арап мог, конечно, знать в детстве и отдельные слова помнить до глубокой старости. Знал он, наверное, и немного по-турецки. А арабский – язык священного Корана – знать был просто обязан. Иначе подарок его старшего брата, приезжавшего (по преданию) за ним в Россию, был бы просто бессмыслен: «одарив младшего брата ценным оружием и арабскими рукописями, касающимися их происхождения, уехал он на родину…»[275] Случайно ли Пушкин в июне 1836 года, занимаясь своей «Родословной», расположил на листе записи арабских букв[276]?! Добавим, что дважды делал Пушкин записи на турецком языке – в Кишиневе в 1821 году и во время путешествия в Арзрум[277]…

А вообще, думается, А.П. Ганнибала можно было по праву назвать полиглотом! В самом деле, французским он владел в совершенстве, чему много свидетельств – документальных и, так сказать, «художественных». Утверждения о познаниях Ибрагима во французском разбросаны по двум первым главам «Арапа Петра Великого», там говорится об «образованности и природном уме» арапа, о его участии в культурной и интеллектуальной жизни Парижа. Позднее Пушкин в «Начале автобиографии» сообщает: «Он написал было свои записки на французском языке, но в припадке панического страха, коему был подвержен, велел их при себе сжечь вместе с другими драгоценными бумагами» (XII, 313). (На эту деталь из истории своего предка поэт не мог не обратить самого пристального внимания: сожжение бумаг – эпизод для Пушкина автобиографический.)

Поручая в 1724 году Конону Зотову (будущему контр-адмиралу) перевод двух книг с французского на русский, Петр I писал ему: «А буде вы из тех книг, которых не изволите знать терминов, то изволите согласиться с Абрамом Петровым»[278].

Сравнительно недавно опубликовано письмо лютеранского пастора Г.Геннинга, близко знавшего арапа: «О приглашении из Германии по просьбе генерала Ганнибала толкового студента на должность учителя в семейство оного А.П.Ганнибала». В нем, в частности, говорилось: «У Е.П. господина генерал-майора Ганнибала, супруга которого принадлежит к моей общине и у меня исповедуется и причащается, открылась служба, для которой требуется порядочный студент, особо искусный во французском языке. Собственно этот господин является африканцем и урожденным негром, но обладает впрочем способностью к тем наукам, которые относятся к его форуму… Г-н Генерал был во Франции и, значит, является любителем французского языка, он также имеет хорошую библиотеку»[279] (Петербург, 1750 год). Кстати, состав этой библиотеки, о которой мы уже имели случай упоминать, также свидетельствует о познаниях Ганнибала во французском языке: там рядом с модными романами стояли тома Расина и Корнеля.

И если уж отталкиваться от состава библиотеки, добавим в наш список языков и голландский – Ганнибалу принадлежала Арифметика Бартьенса (Амстердам, 1708 год) на голландском языке, купленная, возможно, в Антверпене, где арап находился в свите Петра I в 1717 году.

Опубликованные письма и документы Ганнибала[280], сам факт его участия (в качестве личного секретаря) в государственных делах Петра I служат доказательством хорошего знания русского языка. Показательно, что Пушкин почти не дает прямую речь Ибрагима в «Арапе Петра Великого»: только несколько реплик, остальное – в письме (французском!) и размышлениях. Правда, для речевой характеристики арапа Пушкин вкладывает в его уста русскую пословицу: «Не твоя печаль чужих детей качать». (При этом, когда ему нужно показать неправильную русскую речь шведа Густава Адамовича, он блестяще воспроизводит ее).

Не исключено, что Ганнибал знал и по-испански (он участвовал в войне на Пиренеях за «испанское наследство», был ранен и взят испанцами в плен)[281].

Учитывая, что Ганнибал свыше двадцати лет (1731–1752 гг.) прожил в Эстонии, можно с большой долей вероятности предположить его знание немецкого и, возможно, эстонского языков. В пользу первой версии говорит и тот факт, что знаменитая «Биография» Ганнибала была записана его зятем Адамом Роткирхом со слов тестя на немецком языке[282].

Так что недаром Абрам Петрович состоял одно время «главным переводчиком иностранных книг» при царском дворе.

* * *

Мы ограничились лишь некоторыми соображениями – в основном биографического плана – по поводу образа главного героя пушкинского романа и судьбы его исторического прототипа. Значение арапа Ибрагима в литературной ткани романа значительно шире. Ибо арап особенно близок Пушкину – они ровесники («ему было 27 лет от роду», столько же, сколько было Пушкину во время работы над романом), именно глазами Ибрагима Пушкин показывает молодую Россию, преображаемую железной волею Петра[283].

Как было отмечено, во время работы над романом Пушкин еще питает некоторые иллюзии относительно нового царствования. Отсюда и идеализация отношений между Петром и арапом. Еще заманчива для поэта миссия официального историографа, еще казалась возможной роль советчика и доверенного лица монарха.