«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Здесь все сложно и противоречиво. Ведь, с одной стороны, рассказывает Пушкин, вглядываясь в бурлящие парижские вихри, в пору общественного смятения литература и наука выходят из своего затворничества, в свет, на городские площади. Но приводит это лишь к тому, что ученые, философы и поэты начинают «угождать моде». Пушкин к концу жизни все отчетливее сознает, что «настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что… независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» (ХII, 81)[397].

Он сумел возвыситься. И, взявшись за роман исторический, остался «поэтом действительности», писателем современности.

Помните, у Пастернака:

Однажды Гегель ненароком
И, вероятно, наугад
Назвал историка пророком,
Предсказывающим назад…

«Проклятая ассамблея»

И бал блестит во всей красе… (VI, 114)

А.С.Пушкин. «Евгений Онегин»

Прежде чем попасть на бал в Зимний дворец вместе с Ибрагимом и Корсаковым, читатель узнает, что «ассамблея была дело должностное, и государь строго требовал присутствия своих приближенных» (VIII, 15).

Описание ассамблеи, как оно было опубликовано Пушкиным в 1830 году в «Литературной газете», – одна из самых красочных картин его исторического романа:

«В большой комнате, освещенной сальными свечами, которые тускло горели в облаках табачного дыму, вельможи с голубыми лентами через плечо, посланники, иностранные купцы, офицеры гвардии в зеленых мундирах, корабельные мастера в куртках и полосатых панталонах толпою двигались взад и вперед при беспрерывном звуке духовой музыки. Дамы сидели около стен; молодые блистали всею роскошию моды. Золото и серебро блистало на их робах; из пышных фижм возвышалась, как стебель, их узкая талия; алмазы блистали в ушах, в длинных локонах и около шеи. Они весело повертывались направо и налево, ожидая кавалеров и начала танцев. Барыни пожилые старались хитро сочетать новый образ одежды с гонимою стариною: чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кириловны, а робронды и мантильи как-то напоминали сарафан и душегрейку. Казалось, они более с удивлением, чем с удовольствием, присутствовали на сих нововведенных игрищах и с досадою косились на жен и дочерей голландских шкиперов, которые в канифасных юбках и в красных кофточках вязали свой чулок, между собою смеясь и разговаривая как будто дома» (VIII, 16).

Все новые и новые подробности открывались взору Корсакова: «Императрица и великие княжны, блистая красотою и нарядами, прохаживались между рядами гостей, приветливо с ними разговаривая», «…толстый господин, с толстым букетом на груди, суетливо вошел, объявил громогласно, что танцы начались…»

И опять неожиданное зрелище, поразившее Корсакова: «Во всю длину танцевальной залы, при звуке самой плачевной музыки, дамы и кавалеры стояли в два ряда друг против друга; кавалеры низко кланялись, дамы еще ниже приседали, сперва прямо против себя, потом поворотясь направо, потом налево, там опять прямо, опять направо и так далее <…> Приседания и поклоны продолжались около получаса; наконец они прекратились, и толстый господин с букетом провозгласил, что церемониальные танцы кончились, и приказал музыкантам играть менуэт» (VIII, 17).

Пушкин, как он сам указывает, воспользовался при воссоздании обстановки ассамблеи описаниями А. Корниловича. С главою его книги «О первых балах в России» Пушкин познакомился еще в «Полярной звезде» на 1823 год. На следующий год там же был напечатан отрывок «Об увеселениях российского двора при Петре I»[398].

Вот для наглядности отрывки из рассказов Корниловича, которые Пушкин внимательно читал: «Ассамблеи устроены были следующим образом. В одной комнате танцевали; в другой находились шахматы и шашки; в третьей – трубки с деревянными спичками для закуривания; табак, рассыпанный на столах, и бутылки с винами». «Музыка на ассамблеях была большей частью духовая». «У женщин появились платья, шитые золотом, серебром или унизанные жемчугом». «Великие княжны <…> одетые все в канифасовых кофточках, юбках из красной материи <…> наподобие того, как и теперь еще одеваются жены заандамских корабельщиков». «Русская пляска вместе с длинными кафтанами и сарафанами осталась только в нижнем классе народа: заменили оную степенный польский, тихий менуэт и резвый английский контрданс». «При степенной (у Пушкина: «при звуке самой плачевной музыки» – VIII, 17) музыке мужчина кланялся своей даме и потом ближайшему кавалеру; дама его следовала тому же примеру, и, сделав круг, оба возвращались на свое место <…> тогда маршал, заведовавший праздником, громко объявлял, что церемониальные танцы кончились». «В менуэтах дамам представлен был выбор»[399] и т. д.

Пушкин мастерски «переплавил» в своем романе многие конкретные детали Петровской эпохи и создал замечательную – психологически и исторически достоверную – сцену.