Берег мертвых незабудок

И тогда Алая Роза осознал вдруг, что все, все вокруг обрастают шипами. Колокольчик и Лилейник, Персик и Астра, Жасмин, Фиалка… и он сам. Его шипы стали острее шипов отца, злее шипов отца, метче шипов отца и заблестели золотом. Шипов было так много, что Дикая Алая Роза потерялся в них… а когда очнулся, Крапива был мертв.

Дикая Роза вернулся к Королевской Незабудке и скоро взял ее в жены. Перед этим он спилил почти все новые шипы и очень, очень надеялся, что они не отрастут. Но они отрастали. Постоянно. Ночью, стоило Незабудке задремать, собственные шипы начинали снова и снова колоть Розу. Они блестели золотом. И, прежде чем поранить, еще и жгли, словно крапива.

Время шло. У Королевской Незабудки родился первый побег.

– Давай назовем его в честь Крапивы? – тихо предложил жене Дикая Алая Роза. – Я скучаю по нему…

– Нет! – испугалась она. – Нет! Что, если он повторит его судьбу, умрет молодым? Давай назовем в честь тебя, пусть повторит твою, она счастливее!

Дикая Алая Роза почувствовал, что весь дрожит. Шипы. Шипы готовы были вот-вот вырваться. Его судьбу?..

– Нет! – покачал головой он. – Нет, ладно, не надо вообще повторять судеб. Пусть будет другое имя. Любое другое…

И они дали другое. Новое. Но Звезды знали все лучше. Смеясь над родителями, они дали ребенку малое прозвание Несчастливец. А Дикую Розу, и его детей, и детей его детей долго еще, много поколений кололи шипы и преследовали несчастья.

* * *

Эльтудинн чувствовал механическое сердце «Фьерры» – своего корабля – как собственное. Оно билось так же рвано, гулко и упрямо. Не остановится. Нет, оно не остановится прямо сейчас, если приложить ладонь, глубоко вздохнуть и задержать на несколько мгновений дыхание, пока очередной приступ не затихнет. Горячая тяжесть пройдет, вот сейчас. Боль расползется по всему телу и перестанет быть такой острой в одной точке, в груди. Расползлась. Прошла…

Флотилия ушла уже далеко. Она – каждое большое и маленькое судно – низко ревела огненными двигателями, и надувались от движения паруса, хотя ветра не было над темной водой. Штиль. Безветрие, безмолвие, бесчувствие, бессмыслие. И даже морские чудовища, жадные монстры, которые особенно расплодились после боя при Детеныше, не показывались из зыбкой мути. Боги отозвали их, сдались.

Эльтудинна знобило; он дрожал, как собака на промозглой улице, и не помогало ничего, даже тепло от пола и стены. Из королевской каюты он давно перебрался в одну из нижних, убого обставленных, но поближе к горячему механическому нутру. А ему все не легчало – только от подогретого вина и чужих голосов. Ненадолго.

Сегодня вино принесла Адинна, тоже усталая и тусклая. Она долго, с осязаемой жалостью рассматривала Эльтудинна, прежде чем нерешительно подать ему кубок. Наверное, она никогда не думала, что ее король может выглядеть так. Ведь он похудел и осунулся, и давно не мыл волос, и с трудом кивнул ей, с еще большим – улыбнулся. – Как ты? Что тебе сейчас снится? Она тревожно улыбнулась в ответ.

– Ничего. Вот уже несколько сэлт – ничего.

Ее глаза, прежде золотые, серебристо сверкнули. Она была все такой же юной, он стремительно и необъяснимо старел, но одно, кроме цвета кожи и изгнания, объединяло их с самого начала плавания – серебристые глаза. Глаза тех, кто выбрал новый путь.

Это произошло еще в первый день, когда флотилия выдвинулась: сгустился туман, в котором несколько кораблей сразу разбились о рифы, несколько – повернули. Но прочие, большая часть, не захотели возвращаться и ждать, и заалели на деревянных носах фонари, и зазвенели переклички капитанов. Изгнанники уходили за море. Даже Дзэд с Равви не могли остановить их, заставить вернуться и снова проливать кровь. И было еще…

– Не бойся, Они сами не ведают, чего хотят, а ты возведешь Им храмы в Новой Земле. Ты слышишь меня? Ты веришь мне?

– Я слышу, – ответил Эльтудинн мертвому врагу в своей голове. – Я верю. Как себе.

Началась гроза. Туман стал рассеиваться и вскоре истаял, а когда суда вышли из него, все, даже белокожие жители графства Корней и графства Мыса, были бронзово-смуглыми, точно туман опалил их кожу. А глаза знати, даже мятежного младшего барона Лилии – черноокого, как все в роду, – стали серебристыми. Как у бога Справедливости, до того как, сойдя к смертным, он был ослеплен. Таковы были и глаза Вальина.

Покинутый мир оживал. Эльтудинн не тревожился за него. Он так и не проклял свой дом, даже самым темным уголком сердца; удивительно, но у него не хватило ни мужества, ни злости. На бывшем Общем Берегу осталось довольно тех, кто умел учиться на бедах и ошибках. Кто в день отпевания последнего светлого короля вознес благодарственную молитву не только Праматери, но и Вудэну. И за покой своего правителя, и за то, что Король Кошмаров не задул свечи всех отцов, мужей, сыновей, отправившихся в смелый, спешный, справедливо наказанный поход графа ле Спада.