Берег ветров. Том 1

А между тем бедняга губернатор Лопухин переживал в Таллине тяжелые дни. Рабочие, как они и обещали в своих требованиях, и впрямь взяли на себя охрану порядка в городе, - городовой пусть лучше и не показывается! Но то, что народ считал порядком, коренным образом отличалось от взглядов губернатора и городовых на порядок. Когда рабочие, бывало, жаловались начальству на свое тяжелое положение, жалобы всегда оборачивались против них самих. «Вам тяжело потому, - отвечали им, - что вы ленивы, нерадивы, мало работаете. Посмотрите на примерных рабочих: они трудятся на четырех, шести, а то и восьми станках и зашибают не одну хорошую копейку. Из копеек складываются рубли, рубли полеживают в сберегательных кассах, и через некоторое время примерный рабочий, глядишь, и обзавелся своим хорошеньким ломиком. Вам тяжело потому, что вы даете подбивать себя на стачки! Вам тяжело потому, что вы живете не по карману, в день получки пропиваете заработок в кабаках. Вам потому тяжело, что вы не смиренны, не молитесь богу, не хотите подчиняться начальству, что тратите свои силы на плотские и бесовские забавы, - одним словом, вы не хотите жить в тщании, усердии и воздержании!» Но теперь, когда заботу о соблюдении порядка в городе взяли на себя рабочие, некоторые из них показали, что по крайней мере в одном вопросе - в заботе о трезвости - они вняли наставительным словам, и, может быть, даже с излишней серьезностью, что весьма озадачило губернатора и содержателей казенных питейных заведений. «Трезвость так трезвость! Конец отраве!» - решили рабочие, и прежде всего те, кто раньше страдал от пьянства, и пошли громить казенные лавки. Питейные заведения красовались на каждом углу, забот хватало, но у рабочих были хорошие железные ломы, и двери лавок открывались мгновенно. Каждая бутылка, хоть полштоф или даже сороковка, была маленьким насосом, с помощью которого царское министерство финансов высасывало последние гроши из кармана рабочих. Ломай! В каждой бутылке, будь то наливка или обыкновенная водка, была отрава, которая помогала царскому правительству отуплять сознание народа. Бей! Вдребезги!

Под горячую руку разнесли лаже два публичных лома на Петушиной улице, скорее догадываясь, чем сознавая, что проституция - порождение ненавистного полицейского строя. Может быть, кое-где и в других местах народный гнев бил через край - дотла сожгли деревянное здание немецкого театра, - но и в весеннее половодье вода ведь выходит из берегов! К чести таллинских рабочих нужно сказать, что в те дни, когда бесплатная водка заливала полы и прилавки питейных заведений, пьяные встречались на улицах реже, чем раньше, в спокойные, сонные воскресные дни, когда и водка в трактирах стоила дорого, и городовые на улицах бдительно следили за порядком.

Совсем по-иному поступали в оружейных магазинах. Если хозяин не открывал рабочему патрулю, то и здесь выламывали дверь. Но с револьверами и охотничьими ружьями обращались не так, как с водкой: оружие берегли, проверяли курки, устанавливали калибр и тут же раздавали надежным рабочим. Оружия было мало, его не хватало всем.

Чем выше вздымалась революционная волна, тем трусливее прятались за толстые стены старинных каменных особняков в центре города высшие чиновники, проживавшие в городе прибалтийские дворяне-немцы, директора фабрик и богатые бюргеры. Сквозь наглухо закрытые двери и ставни они прислушивались к тому, как на улицах Таллина народ все смелее, решительнее и громче требовал: «Свободу заключенным! Свободу политическим! Свободу заключенным!»

Господин Ланге, главный директор таллинской фабрики фирмы «Ланге и Цапман», не узнавал своих рабочих, какой-нибудь год назад еще смиренно ломавших перед ним шапки, да и господин Баранов с Ситси не мог уже совладать со своими прежде такими покладистыми, а теперь совсем разбушевавшимися женщинами. Приучали же их в течение нескольких десятков лет работать и днем, и ночью, безропотно по двенадцати часов в смену, но они почему-то не привыкли! Наоборот, они теперь хуже, чем когда-либо прежде. Да и вообще, так ли уж это непогрешимо - привычка и тренировка? Уже в течение двух недель он забросил свои ежедневные гимнастические упражнения у открытого окна, но жена уверяет, что от горя и забот он и без гимнастики очень похудел.

«Освободить заключенных! Свободу политическим! Вернуть заключенных из Сибири!»