Сандер покраснел, как кумач, и понял, что совершил непристойность. Ему надо бы сообразить, что все то, что разрешалось в отношении именитого дяди бабушке, матери могучего Тыниса, не позволено ему, не позволено даже его отцу и матери, как он смог заметить, мельком взглянув на них.
Кто знает, как повелся бы дальнейший разговор в избушке Кюласоо, если бы со двора не послышалось шарканье, заставившее всех присутствующих взглянуть на входную дверь. Хозяйка Вийя, сидевшая ближе других к выходу, открыла дверь. В чуть освещенной светом лампы прихожей показались худые, длинные ноги в серых рваных портках, а затем и туловище в обвисшем старом пиджачке. Уже по одному этому обитатели Кюласоо признали гостя, только Тынис, который давно не видел слепого Каарли, узнал старика лишь тогда, когда тот благополучно перешагнул через высокий порог и, согнувшись в дверном проеме, просунул, наконец, в комнату свою долговязую, костлявую верхнюю часть туловища.
- Боже мой, Каарли, что ж тебя, на ночь глядя, выгнало? Неужто совсем один? - спросила хозяйка гостя, недоверчиво заглядывая в сени и прикрывая за ним дверь.
-Да, один.
- Как же ты сумел прийти? Где Рити? Что за неотложное дело у тебя? - засыпала его вопросами хозяйка.
- Ну да, Каарли как Каарли, - сказал в свою очередь удивленный Тынис, встал и протянул старику руку.
- Капитан тоже здесь? - смутился Каарли.
- Здесь… - Тынис хотел было сказать «как видишь», но вовремя удержался. - Почему это тебя так удивляет? Ты, Каарли, сам частый гость в Кюласоо. Когда я тебя в последний раз видел?
- С тех пор не так уж много времени прошло: нынешней весной на берегу в Питканина. Капитан, если помнит, купил у меня четыре корзины за наличные деньги, - ответил Каарли, покашливая.
- Ну, верно, этой весной на берегу Питканина! - хлопнул Тынис себя ладонью по лбу. - Сразу и не вспомнишь!
- Известно, у капитана много всяких дел и забот. Я же видел капитана тридцать пять - постой, постой! - тридцать шесть лет назад, перед отправкой в рекрутчину, когда приходил в Кюласоо прощаться. Да, быстро же летит время. Тогда ты еще был мальчуганом, даже в подпаски к гусям не годился. А теперь - гляди-ка - готовый капитан!
- По званию капитан, а вот, видишь, палубу из-под ног вышибли, - слишком уж откровенно в порыве теплых чувств сокрушался Тынис. Но тут же поспешил поправить дело и добавил: - Ну ничего, Каарли, опрокинь чарку, будет и у нас снова палуба под ногами! - Он налил в жестяную кружку водки и придвинул ее к Каарли, который по-свойски примостился уже на лавке.
- Каарли тоже за последнее время преуспел в жизни, из составителя шуточных песен сделался придворным песнопевцем церковных владык, - подтрунивал Матис.
- Больше ни одной песни не слажу, ни строчки, пусть хоть душу вырвут, - сказал решительно Каарли и отхлебнул водки из кружки.
- Но-но, не хвались раньше времени! Ежели господин пастор потребует, Рити выжмет из тебя строчки, - сказала Вийя.
- Пока жив буду, ничего они от меня не добьются, а если мертвым пару раз пискну, ну, за это не отвечаю, - возразил Каарли, покашливая, и, как бы в подтверждение своих слов, решительно опрокинул в глотку остатки водки.
- Правильно! - раздался голос Ану с койки, стоявшей у стены. - Я сама хоть и не из рода Тиху, но в свое время довелось с одним из Тиху - да будет ему земля пухом - пойти в паре и много новых Тиху народить. Прежние Тиху, как старый Рейн из Рейнуыуэ, были известны всему приходу своей силой и статью и пользовались уважением. Нынешние же - один так, другой этак - становятся посмешищем для людей. Сам ты, Каарли, большой мастер на песни, а теперь и про тебя песня сложена:
Теперь если не смех, то по крайней мере улыбки могли бы появиться на лицах: ведь Каарли ничего не видел и притом был почти нищим, не чета важному Тырнису, над которым не позволено смеяться. Но никто и не думал улыбаться, все слишком хорошо знали жизнь Каарли. Только Матис спросил:
- Откуда ты, мать, все эти песни берешь?
- Кусти позавчера к нам заходил - сказывал, будто старый Рыке-Рейн сочинил.
- Известное дело. Старый Рыке давно на Каарли зуб точит, ведь и Каарли в своих песнях не гладил его по шерсти.
Тынис снова наполнил кружку, пустил ее вкруговую и сказал: