Берег ветров. Том 1

Потом солдат встал и, прихватив с собой винтовку, вышел, плотно закрыв за собой две г ь, а Тийт снова остался один в комнате номер тринадцать. Нет, он не был один, со стены на него глядел портрет самодержца, и старик поник головой. Но когда он снова поднял взгляд, самодержец смотрел прямо в глаза своему подданному требовательным взглядом строгого отца. «Силы небесные, неужто туда, за портрет, поместили живого человека, и он смотрит на меня сквозь вырезы в портрете?» Дрожь прошла по телу Тийта. Он вырос без отца - отец, как говорят в таких случаях, пришел из лесу и в лес же ушел, - поэтому, когда царя называли «отцом», Тийт всегда воспринимал его чуть-чуть словно бы за родного отца, серьезно боялся его и любил, как того требует священное писание. Теперь Тийту Раутсику не хотелось больше глядеть на портрет, но он чувствовал, как колотится его сердце, словно хочет выскочить из грудной клетки.

Солдат возвратился и кивком головы приказал следовать за собой. Тийт повиновался. Вскоре солдат остановился перед дверью номер двадцать один (три семерки - очко!) - и Тийт подумал: «Будь что будет, но самое плохое уже позади!»

Солдат первым вошел в комнату, громко щелкнул каблуками, пробарабанил что-то по-русски, снова щелкнул каблуками, повернулся через левое плечо кругом и вышел, закрыв за собой дверь. А Тийт Раутсик остался в жандармском управлении, теперь, слава богу, уже в комнате номер двадцать один.

Внешне эта комната напоминала тринадцатую, но здесь его уже не оставили наедине с царским портретом, из-за которого за Тийтом мог следить какой-нибудь шпик. За роскошным дубовым письменным столом сидел плотный мужчина в синем мундире с широким, тяжелым подбородком. У стола стоял высокий жердеобразный человек в очках, он поворачивал свои стекла поочередно то в сторону Тийта, то к человеку в мундире, по-видимому, ожидая приказа. Но человек в мундире молчал. Наконец, очкастый, униженно кланяясь, предложил папиросу сидевшему за столом человеку с бычьей шеей. Жандармский офицер - да, это был офицер, как сообразил теперь, глядя на погоны, Тийт - молча взял папиросу и так же молча прикурил ее от лампы, прежде чем человек в штатском успел чиркнуть спичку. У жандармского офицера с бычьей шеей и широким, словно квадратным, бритым подбородком были густые черные волосы и такого же цвета закрученные кверху усы; зато высокий, худощавый человек в штатском и в очках, с воспаленными, гнойными глазами за ними, был довольно беден растительностью - безусое лицо и короткие, прилизанные к голове волосы, настолько редкие, что издали казалось, будто он совсем лыс. Жандармскому офицеру могло быть около пятидесяти лет, господин в очках был помоложе, в некотором роде совсем молодой господин, но уж больно хлипким казался он. По крайней мере Тийт не ощутил серьезного к нему уважения. Вдруг Тийт Раутсик почувствовал, что жандармский офицер впился в него взглядом.

- Что вы разглядываете нас? - рявкнул он.

Тийт Раутсик согнулся в три погибели и беззвучно зашевелили губами (он и сам теперь сообразил, что, попав в комнату с обнадеживающим номером 21, слишком беспечно оглядывался). Прежде чем он смог вымолвить слово, очкастый господин таким же строгим тоном перевел вопрос офицера.

Но Тийту и на деревенском языке трудно было ответить на этот вопрос.

- Просто так… Ничего не разглядывал, высокоуважаемый… ваше высокородие, - униженно старался он ублажить начальство.

- Что у него там в руках? - спросил офицер, когда господин с гноившимися глазами и красными веками перевел извинения Тийта.

- Это старые туфли Иды Лаксберг, я забыл… Очень прошу простить, ваше высокородие! - Тийт Раутсик подошел поближе, трясущимися руками развернул сверток, вынув туфли одну за другой, и рассказал, как они у него остались под мышкой.

Офицер с бычьей шеей приказал перевести слова Тийта и после этого долго сверлил его глазами. По-видимому, удовлетворившись в какой-то мере скорее его смирением, чем самим рассказом о туфлях Иды Лаксберг, он раскрыл лежащую на столе папку и сказал господину в штатском:

- Садитесь и говорите с ним на своем языке.

Человек в штатском почтительно поклонился офицеру, вынул из кармана бумажник, извлек оттуда карандаш и блокнот, придвинул стул к письменному столу, сел и, приказав Тийту приблизиться, выжидательно посмотрел на начальника.

- Ну, пусть сядет, - пробубнил офицер, а штатский господин, подвинув другой стул Тийту, сказал:

- Вам разрешают сесть.

Тийт присел на самый краешек - горб, упираясь в спинку стула, не позволял ему сесть поудобнее, - а сам подумал: «Совсем приличные люди!» Конечно, человека, живущего по закону, за шиворот никто не возьмет, да к тому же они видят, что перед ними не какой-нибудь мужлан…

- Тийт Раутсик, сын Лены, - начал штатский господин, вертя в руках карандаш.

- Именно так, ваше высокородие, - кивнул в подтверждение Тийт.

- Гм, мне не надо говорить «высокородие», - заметил, покашливая, господин в штатском.