Берега. Роман о семействе Дюморье

В будущее он смотрел без страха, уверенный, что добьется успеха. Папа ничего не добился потому, что слишком уж верил в свои мечты. А он, Кики, добьется; он вздернул острый подбородок с решимостью, которой Луи-Матюрен никогда не обладал. Энергия Кики происходила из иного источника, она бежала по его жилам, та же энергия, что бурлила когда-то – семьдесят-восемьдесят лет назад – в крови одной женщины со вздернутым носиком и трепещущими веками.

В двадцать шесть лет она уже держала весь свой небольшой мирок в тонких, безжалостных пальцах, а теперь внук ее, в том же возрасте, плыл навстречу будущему, в котором ему предстояло достичь славы – сатирой на то самое общество, которым она вертела, как ей вздумается, в начале века.

Кики начал стремительно водить карандашом по обороту драгоценного конверта, однако на сей раз это была не карикатура. Это был портрет Эммы Уайтвик, которая непринужденно стояла у борта, обратив профиль к небу.

Часть шестая

16

По прибытии в Лондон Кики первым делом разыскал старых парижских приятелей, которые теперь подвизались в Англии. Джимми Уистлер предложил разделить с ним обшарпанную мастерскую в семидесятом доме по Ньюмен-стрит, и Кики с радостью согласился.

Это было длинное узкое помещение с окном в дальнем конце, выходившим на задворки; посередине висела занавеска, которая условно разделяла его на две комнаты. Ту часть, что поменьше, именовали спальней.

Трудно было найти пристанище более тесное и неуютное, но Кики в те времена мало заботила роскошь, а Джимми оказался очень занятным соседом. Правда, при этом – неисправимым болтуном. Зачастую Кики приходилось чуть не до рассвета выслушивать его рассказы о романтических похождениях – с десяти до полуночи рассказы казались очень занятными и остроумными, но ближе к трем-четырем утра начинали немного действовать на нервы.

Джимми Уистлер уже немалого добился: одна из его работ, к величайшей зависти друзей, попала на выставку в академии – остальные начинающие живописцы все еще таскали под мышкой пухлые папки со своими работами и искали встреч с влиятельными торговцами картинами. Мастерская на Ньюмен-стрит скоро превратилась в их любимое пристанище: Пойнтер, Ионидис, Ламонт и остальные частенько заглядывали сюда покурить, побеседовать и пофехтовать. Том Армстронг однажды привел Чарльза Кина из «Панча», и тот сразу же почувствовал себя как дома – курил чрезвычайно вонючую глиняную трубку и громко хохотал над шуточками неподражаемого Джимми, который с легкостью мог болтать и рисовать одновременно.

Все они обычно ужинали в ресторанчике на Касл-стрит, неподалеку от Кавендиш-сквер, – это была скорее харчевня, где в свободные от работы часы собирались мажордомы и лакеи. По воскресеньям Алеко Ионидис приглашал почти всех к своим родителям в Талс-Хилл, где устраивали замечательные вечеринки и куда сходилась «многообещающая молодежь» – поэты, художники, музыканты и прочие. Том Джекилл, друг Кики еще с пентонвильских времен, был начинающим архитектором; они возобновили дружбу, и Кики вскоре пришел к выводу, что ему страшно повезло в жизни – ведь у него так много замечательных друзей.

Постепенно начали появляться заказы, чем дальше, тем больше: он иллюстрировал разные произведения, печатавшиеся в журналах выпуск за выпуском. Через Кина Том Армстронг сумел представить его Марку Лемону, главному редактору «Панча», и великий человек снизошел до того, что заказал ему на пробу несколько буквиц. Заказ был выполнен успешно, и Кики стал время от времени посылать свои работы в «Панч», где их охотно принимали.

Примерно тогда же возникла новая газета под названием «Раз в неделю», и Кики стал одним из первых ее иллюстраторов. Журнал «Корнхилл» также время от времени принимал его работы, – словом, ему почти не приходилось сидеть без дела. Довольно скоро он сумел вернуть матери взятые в долг десять фунтов, хотя жить ему приходилось крайне экономно, поскольку никакой уверенности в работе на завтрашний день не было, – время от времени Кики оказывался совсем на мели, так что даже нечем было заплатить за лосьон для промывания глаз.

Как и у всякого молодого, встающего на ноги художника, случались у него минуты уныния, например когда редактор «Раз в неделю» не принял иллюстрацию, которая самому Кики казалась очень удачной; этот неожиданный эпизод разом остановил легкое головокружение от успехов, которым он начал страдать в последние месяцы, в основном из-за похвал и комплиментов друзей. Потом настроение его резко улучшилось, потому что Джимми Уистлер расхвалил клише для ксилографии, которое он нарисовал для «Панча», – кстати, моделью послужила Эмма, сидевшая в саду. «Д-д-дорогой Кики, – произнес Джимми, – да ну, да ну, это же п-п-просто замечательно. Это, ч-ч-черт побери, почти ничем не хуже моих гравюр!» То была практически неслыханная похвала. Позднее, когда они обедали в ресторане на Пэлл-Мэлл, Джимми снова заговорил об этой работе и даже сравнил Кики с Личем и Миллесом[93].