Берега. Роман о семействе Дюморье

В апреле в Милфорде скончался горемычный Джордж Кларк, оставив беспомощную, растерянную вдову, восьмилетнего сына и очень скромную сумму денег. Смерть его стала для Эллен тяжким ударом, и она тут же поделилась печальной новостью с Луизой: «Я знаю, какие ты испытываешь чувства по столь прискорбному поводу. Несчастный брат очень страдал – опухали ноги, мучила одышка, однако, по счастью, скончался он тихо, как истинный христианин, и едва ли не последние его слова были: „Передай Эллен, что я очень счастлив“. Его душевным страданиям, как и физическим, пришел конец; я прекрасно знаю, что его тяготило его положение, притом что работа у него была прекрасная и весьма почтенная. Однако в Милфорде он чувствовал себя похороненным заживо, он сам говорил мне об этом, когда мы там гостили, и, не будь он обременен женой и ребенком, он наверняка вернулся бы на военную службу и уехал куда-нибудь в чужую страну – за ним ведь всегда оставался его чин капитана. Что теперь будет с Джорджи и Бобби, не знаю. Отец ее в Индии, а мать, насколько мне известно, живет в Брайтоне. Судя по всему, они ничего для нее делать не собираются: по моим сведениям, люди они крайне скаредные, и мать ее способна потратить сто гиней на бальное платье, но дочери она не дала денег даже на дорогу из Милфорда, так что понятно, чего от них ожидать. Полагаю, Джорджи захочет приехать в Дюссельдорф и поселиться вместе со мной и с Изобель, но мне этот план не представляется удачным. Сын ее не сможет получить здесь достойное образование, я же не уверена, что ее общество пойдет на пользу моей дочери, не говоря уж о том, что в итоге все расходы по их содержанию лягут на меня, а мне, как тебе известно, это не по средствам. Мне едва хватает денег на то, чтобы прилично одевать дочь, – она очень много бывает в обществе и вообще самая популярная девушка в Дюссельдорфе. Немецкие принцы сходят по ней с ума; увы, ни у кого из них нет денег. Мы, разумеется, не можем устраивать у себя приемы, однако к нам захаживает на чай принц Голштинский – явился на днях и застал меня за разговором с портнихой Изобель: вокруг клубы белого муслина, а вся комната завалена обрезками и лоскутками. Но он, надо тебе сказать, так хорошо воспитан, что не заставил меня испытать смущение. Он сообщил, что, по всей вероятности, дочь его брата (наследника датского престола) выйдет замуж за принца Уэльского. Ей всего семнадцать, и она, по его рассказам, очень хороша собой[97]. Если бы у Изобель было хотя бы небольшое состояние, она без труда нашла бы себе мужа – иными словами, имела бы возможность познакомиться с каким-нибудь богатым англичанином, вот только, увы, богатые англичане в Дюссельдорф не ездят. Я очень страшусь, что она скоро подурнеет, и тогда уж никто ее замуж не возьмет. Про Кики теперь упоминают в газетах, и на днях один джентльмен спросил у Изобель, не сестра ли она подающему надежды молодому иллюстратору из „Панча“. Меня это радует. Судя по всему, он очень сблизился с Эммой Уайтвик. Она всем хороша, вот только не из той семьи, с которой хотелось бы породниться, тем более что они сильно обеднели и вряд ли смогут ее обеспечить; так что партия совершенно неподходящая. Впрочем, Кики очень переменчив. В прошлом году, примерно в это же время, он был очарован мисс Льюис – она, как мне кажется, до сих пор его не забыла. Впрочем, всеми этими разговорами несчастного моего брата не вернешь. Я все время думаю о нем, о его оставшейся без поддержки семье. Если со мной что-то случится, как станет жить Изобель? Эта мысль терзает меня постоянно. Напиши, дорогая Луиза, наставь меня. И вот еще что – не смогла бы ты оплатить этот небольшой долг Эжена? У меня сейчас нет решительно ничего. Мы даже пьем чай без сахара, а вина я уже сто лет не видела; выгляжу как дряхлый скелет и так слаба…»