Луиза, которая ради Эжена давно уже уреза́ла себя в чем могла и к сахару не прикасалась лет десять, тут же послала ему денег и, несмотря за замучивший ее ревматизм, из-за которого почти не выходила из комнаты, сумела доковылять до церкви и поставить свечу за упокой Джорджа Кларка, воспоминания о котором навсегда остались для нее окрашенными в цвета несбывшегося.
Овдовевшая Джорджи стала для всех Дюморье источником постоянных треволнений. В письмах к Кики Эллен, почитай, только о ней и говорит – не мог бы он выяснить, чем ей готова помочь ее семья? Кики, страшно занятого – «Панч» заказал ему серию рисунков, – против воли втянули в эти обсуждения, и ему пришлось съездить в Брайтон и повидаться с несчастной теткой.
Она похудела и облачилась в траур (капор шел ей чрезвычайно), но выглядела вовсе не такой подавленной, как он ожидал, хотя и постоянно крутила в руках нелепые кружевные платочки. Она смертельно обиделась на родителей, которые не соглашались выделить ей достаточно денег, чтобы обосноваться в Лондоне, и твердо решила вернуться в Индию, где жил ее брат. Бобби, заметила она между делом, можно оставить здесь, поместив в военное училище. Бобби, запуганный восьмилетний мальчик с бегающим взглядом, мрачно покосился на кузена из-под ресниц и ничего не сказал.
Кики понятия не имел, что ей посоветовать, и опрометчиво заметил, что тетя Джорджи с маленьким Бобби могли бы несколько месяцев погостить в Дюссельдорфе, у его родных, прежде чем принять окончательное решение касательно Индии. Джорджи тотчас же ухватилась за это предложение. Нет лучшего способа поправить ее пошатнувшиеся нервы, сказала она. И разумеется, Кики должен их туда отвезти, возгласила она, хлопая ресницами. Кики тут же возразил, что у него нет денег на такую поездку. Вздор, отрубила его тетушка, она покроет все расходы. Кому, как не тетке, о нем позаботиться? Кики вспыхнул, потупился. Да, не дело, если Джорджи поедет одна, без присмотра; правда и то, что он с удовольствием повидался бы с матерью и сестрой после годичной разлуки.
– Поглядим, что скажет на это мама, – вывернулся он наконец.
Джорджи одарила его сияющей улыбкой, а потом, вспомнив, что она вдова, слегка понурилась и приложила платочек к глазам; выглядела она при этом такой хрупкой и несчастной, что, попроси она отвезти ее к антиподам, Кики согласился бы и на это.
Он вернулся в Лондон, пытаясь понять, связал ли уже себя обязательствами касательно Дюссельдорфа, а потом вспомнил, к вящему своему стыду, что Льюисы по-прежнему там, никуда не делись, и, по словам Изобель, старшая мисс Льюис все еще не залечила своего разбитого сердца и все еще ожидает от него предложения.
Как это будет мучительно! Нет, он положительно не может ехать в Дюссельдорф, пока Льюисы там. Чтобы отрешиться от всех этих забот, он пошел пообедать к Уайтвикам, а после обеда повел Эмму на дневное представление «Рюи Блаза»[98]
.День был погожий, и после спектакля они решили пешком дойти до ее дома на Риджент-стрит. Эмма выглядела даже очаровательнее обычного и так искренне сочувствовала Кики, что сердце его растаяло окончательно – при каждом взгляде на нее у него подгибались колени. Он не смог долее сдерживаться и напротив универсального магазина Питера Робинсона предложил ей стать его женой.
– А ты уверен, что не передумаешь? – спросила она очень серьезно.
И он ответил:
– Нет, нет, никогда! – И готов был упасть перед ней на мостовую.
– Ну хорошо, – сказала она. – Тогда я согласна.
И тут подъехал кеб и забрызгал их обоих грязью с ног до головы.
Кики пожалел, что не выбрал для своего признания более романтического места, Эмма же хохотала над ним, и он вдруг понял, что больше ничто в этом мире уже не имеет значения. Они рука об руку отправились дальше, чтобы сообщить новость Эмминым родителям, – те дружно бросились дочери на шею и зарыдали, утверждая, что только об этом и мечтали. Разумеется – в этом сходились все четверо, – речь пойдет о долгой помолвке. Пока Кики не по средствам содержать жену. Еще года два им нечего даже и помышлять о браке. Но унылая перспектива столь долгого ожидания пока не тяготила счастливую парочку. Они радовались своему новому положению обрученных и совершенно не думали о будущем.