Берега. Роман о семействе Дюморье

P. S. Ради всего святого, не проговорись тетушке, что над папой перед смертью не совершили всех положенных обрядов; она этого не переживет.

Пишу на обычной бумаге – не с помощью крепа и траурной каемки скорблю я по своему отцу.

Если вспомнить, как преданно Луиза заботилась о Джиги с самого его детства, некоторые фразы из этого письма могут показаться чрезвычайно неблагодарными; однако не будем забывать, что ему едва исполнилось двадцать лет, чужую заботу о себе он принимал как должное, а кроме того, набожная старая дева шестидесяти одного года от роду – не самый идеальный товарищ для беззаботного, легкомысленного молодого кавалериста. Бедная Луиза, несомненно, была особой довольно ограниченной, а замкнутое, неестественное существование в версальском монастыре не способствовало расширению кругозора. В любом случае письмо Джиги только укрепило Кики во мнении, что Версаль – неподходящее место для его сестры, и он порешил, что Изабелла останется в Лондоне, по крайней мере пока. Мистер и миссис Уайтвик выразили горячее желание принять ее к себе в дом, так что этот вопрос оказался улажен.

Отказаться от найма дома на Уортон-стрит тоже удалось без проблем. Июль и август Эллен с Изабеллой провели в Милфорде, а Кики сел у Лондонского моста на пароход, направлявшийся в Булонь, о чем едва ли не постоянно мечтал все эти долгие шесть лет пентонвильского изгнания. Денег, выделенных ему матерью, должно было хватить до сентября, когда она тоже приедет в Париж; жить ему предстояло в старой отцовской квартире в Пуасоньере. Квартирка на третьем этаже, над дешевой шляпной мастерской, была маленькой и тесной, но Кики не гнался за удобствами, а радость от возвращения в Париж оказалась столь велика, что он, если бы понадобилось, готов был спать на каменной плите в парижском морге. Едва он сошел в Булони на берег, в ноздри ему хлынули запахи Франции – цикорий и сыр, белая пыль на брусчатке, табак и подгоревший хлеб; носильщик в застиранной синей блузе и фуражке, который вез на тележке его багаж, казался старым другом, едва ли не родственником. Кики хотелось пожать ему руку, расспросить о родне и детях – так взбудоражило его возвращение в родные края.

А потом закопченный, пропахший гарью поезд подошел к парижскому перрону, и вот он – давно знакомый шум, знакомая бестолковая толчея; все орут во весь голос, паровоз фыркает и выпускает пар, и все та же толстая торговка продает фрукты, которые никто не хочет покупать, – тут Кики едва не ударился в слезы. На мощеной площади у вокзала стояли фиакры, на каждой лошади надет уморительный chapeaux de paille[60] – можно подумать, толстухи-молочницы выстроились в ряд, – а раскормленные, краснощекие cochers[61] дремлют на козлах, заслонившись от солнца газетным листом. Кики оставил багаж в камере хранения – потом заберут – и прыгнул на углу улицы в омнибус.

Был как раз вечерний heur de l’apéritif[62], и все мелкие буржуа прогуливались по бульварам или сидели на террасах кафе. Кики казалось, что он всех их знает, всех их любит – вон того круглолицего père de famille[63], у которого на каждой коленке примостилось по отпрыску, а он кормит обоих несъедобными макаронами, и большегрудую мамашу, которая ведет с соседкой бесконечную беседу ни о чем, жестикулируя толстым пальцем. Худой священник в черной сутане украдкой поднял глаза от требника; бородатый патриарх от корки до корки читает вечернюю газету, кивая по ходу знакомым; группа весельчаков на углу спорит над разложенными костяшками домино – их или точно таких же Кики видел уже тысячу раз. Похожую пуб лику можно встретить на каждой улице, в каждом кафе, и Кики только оставалось гадать, как это он сумел так долго продержаться в Лондоне, оторванный от этой знакомой, созвучной ему атмосферы, почему он не заболел, не исчах, не бросился в Темзу.

Первый день он потратил на посещение всех знакомых мест: многие из них за шесть лет успели перемениться. Пансион Фруссара, например, превратился в школу для девочек, а скоро его и вовсе собирались снести, чтобы построить новое здание, попросторнее. Месье Фруссар перебрался куда-то на юг. Кики написал ему, но ответа не получил. Застраивали и зачарованный садик рядом с их бывшим домом с зелеными ставнями на улице Пасси – Кики с трудом его узнал.