Берегись, Ангел!

— Если бы у меня была волшебная палочка, то я превратился бы в великана и растоптал его. Я не хочу… — Олежка часто задышал. — … не хочу…

От храбрости братика сердце сжалось в груди, и я притянула его к себе, поглаживая по спине. Я верила, что все наладится. Не может быть, чтобы черная полоса не прошла. За тьмой всегда есть свет. До него нужно добраться, и тогда все изменится.

Смахиваю слезу, которая предательски катится по щеке, и улыбаюсь, глядя на пятилетнего мальчишку, у которого глаза на мокром месте от несправедливости.

— А давай, кто добежит до качели первым, тот король, а? — Предлагаю ему и тут же срываюсь на бег, и брат со смехом бежит следом.

Мне удалось переключить его настроение, но сама я, то и дело, поглядывала на окна. Когда свет погас, я спокойно выдохнула. Через полчаса можно смело возвращаться в квартиру, но в это время пришлось активно играть с Олежкой, чтобы он не замерз. Болеть сейчас категорически нельзя. У меня нет денег, и до крошечной зарплаты еще далеко.

Мы идем по тропинке к злосчастному подъезду, и я очередной раз благодарю бога, что в этот вечер здесь нет толпы пьяных подростков. Обычно на лестничной клетке творится ад, и никто не решается высунуть голову из своего жилища.

Замок на двери давно сломан, и код все успели позабыть. Мы с Олежей тихо открываем дверь и поднимаемся на третий этаж. Братишка с каждым шагом сильнее сжимает мою руку.

Боится.

Боится, что снова произойдет что-то страшное…

Я не боюсь встретиться лицом к лицу с разъяренным Владимиром. Нет.

Я страшусь другого.

Меня пугает тот факт, что Олежа увидит это.

В очередной раз станет свидетелем жестокости и несправедливости.

Я тихо открываю дверь и в кромешной тьме начинаю раздевать братишку. Он молчит и даже дышит через раз. Милый Олежик. Он так старается меня защитить…

Как может в свои пять…

Когда пальцы касаются дверной ручки, резко загорается свет, и я инстинктивно заталкиваю в комнату сопротивляющегося брата и крепко держу, чтобы он не выбежал.

— Явилась. — Хриплый голос Владимира заставляет содрогнуться.

Мужчина стоит в дверном проеме, ведущим в спальню и ухмыляется. Все надежды на благополучный исход в одночасье падают в пропасть, и я стараюсь не обращать внимания на то, что за дверью уже слышатся всхлипывания.

Сейчас нельзя быть слабой.

Нужно быть сильной.

По вискам бьет адреналин, когда я свободной рукой нащупываю кастет к кармане куртки.

Если не можешь принять мою помощь, то учись защищаться…

Я убью того, кто тебя обидит…

Жизнь слишком коротка…

Многие ЕГО фразы пролетают в голове, заставляя вспоминать минуты счастья, которые были недолгими. По сравнению с черными полосами они кажутся яркой вспышкой в темноте. Тем светом, к которому нужно тянуться.

— Я тебя предупреждал, — Владимир ловко сдергивает ремень со стены и хлопает пряжкой по ладони, от чего моя спина моментально покрывается капельками пота, — не слушаешься, Ангел. — Мужчина противно цокает и направляется ко мне. — За все надо платить.

Сердце бешено бьется о ребра, и я сглатываю, пытаясь побороть страх.

Я должна.

Ради Олежи.

Ради себя.

Ради нас.

Глава 71

Данияр

Монотонная музыка, показное веселье, разговоры и звон бокалов превращаются в один сплошной гул, который надоедает и оседает пеплом на мозгах, не выдерживающих чрезмерного пафоса и лицемерия. Стою около окна и держу чашку с кофе в руке, думая только об Ангеле. Еще полчаса игры в идеальную семью, и можно валить отсюда.

Года три назад великий Аристов стал инициатором предновогоднего ажиотажа для помешанных на благотворительности. Череда банкетов начиналась с первого ноября и заканчивалась последним днем декабря, хотя этот день все традиционно проводили в кругу семьи.

Все, кроме самого Александра Алексеевича.

Где пропадал отец тридцать первого декабря до десяти, а то и одиннадцати вечера, я не знал, да и не пытался узнать, хотя если рассуждать, опираясь на факты, то и тупому понятно.

Бросаю взгляд на Макса, который движется ко мне с недовольным выражением лица, и хмурюсь. Осознать правду оказалось не так просто, как хотелось бы. У меня теперь нет сестры, но есть придурок-брат, которого хочется прибить, а не обнять. Вызвано это скорее ревностью к Ангелочку, чем другими раздражающими факторами.

— Листовская скоро налакается до кондиции. — Говорит мне, расслабляя галстук и убирая руки в карманы брюк.

Непривычный видок для Круглова. Обычно он лишнюю соринку с себя сдувает, чтобы мамочка не зашлась в истерике, а тут рыкает ей и упорно не хочет соответствовать ожиданиям. Мое воздействие сказывается, не иначе.

— Плевать. Это проблемы ее родителей. Пусть наблюдают за будущей алкоголичкой. — Допиваю кофе и ставлю чашку на столик.

— А как же "мы несем ответственность за тех, кого приручили", — усмехается Макс, а я фыркаю, — отступаешь от собственных принципов, да?

— Я не приучал ее таскаться за мной хвостом. Инициатива наказуема.

— Сколько еще осталось? — Спрашивает, а я пожимаю плечами.

Макс тяжело вздыхает и достает телефон из кармана.

Хмурится, пока я рассматриваю Веронику, которая демонстративно поднимает бокал и смеется, стреляя глазами.