Берестяная грамота

Самолёт медленно тронулся и, с каждой секундой всё убыстряя и убыстряя ход, побежал по полю. К нему наперерез спешили немцы. Мгновение — и самолёт поравнялся с ними, ещё не оторвавшись от земли. Но пилот дал газ, и машина почти над самыми головами солдат устремилась в воздух.

Коля заткнул пальцами уши, чтобы не слышать скрежета и лязга, которые раздавались со всех сторон. Казалось, что самолёт прорывается не через воздух, а через какие-то грохочущие огромные листы металла.

Самолёт тряхнуло, бросило вниз, но он тут же выровнялся, и снизу надвинулась сплошная чернота. Они уже шли над лесом, и море сосен, ёлок и берёз теперь надёжно укрыло самолёт от преследования с земли.

— Жив? — крикнул Михаил Алексеевич и крепче обнял Кольку за плечи.

Им было тесно вдвоём на одном месте. Только теперь Коля понял, что сидит на коленях у корреспондента. Но они были живы, и это было самое главное. Жив был пилот, спину которого видел перед собой Колян. Был жив их спаситель — самолёт, нёсший их к фронту.

Коля глядел вниз, надеясь увидеть то, что все называли передним краем, фронтом или линией обороны. Он не представлял, как всё это выглядит сверху, но ему казалось, что обязательно должны быть внизу какие-то огни, вспышки с нашей и с немецкой стороны. Но на земле по-прежнему было чернильно-черно. И когда пилот взял ракетницу и выстрелил в небо, Коля понял: они у своих, они уже по другую сторону фронта.

Самолёт запрыгал по земле, сбавляя скорость. И когда он остановился, Коля увидел, что к ним бежали люди. Бежали красноармейцы…

ЕСЛИ БЫ НЕ СЕРЁГА…

О нападении на партизанский аэродром в Дедкове узнали утром. Фашисты перерезали телефонный провод, и сообщение поступило от оставшихся в живых партизан, которые после боя добрались до города. Не удержался взвод охраны аэродрома против роты фашистов, вооружённых до зубов. Теперь враг укрепился, на партизанской земле роет траншеи, строит дзоты.

Калачёв потёр лоб, собравшийся гармошкой от бессонных ночей, задумался.

Каких-нибудь два месяца назад, в морозном феврале, когда партизаны решили освободить город, все были уверены: пройдёт два, три, пять дней, ну неделя, и подоспеет Красная Армия. Всего пятьдесят километров отделяло Дедково от линии фронта. Казалось, стоит лишь поднажать красноармейцам с фронта, а партизанам с тыла, и покатится от Дедкова на запад гитлеровское войско.

Но война вносит поправки даже в самые точные расчёты. Устали наши бойцы, наступила весенняя распутица, да и немцы, опомнившись, перешли к обороне. Вот и остался маленьким островком в фашистском тылу советский город Дедково. На север, на юг, запад и восток — куда ни глянь — фашистские войска. Город в сплошном огненном кольце. Как же ему устоять, как продержаться до подхода советских войск?

Об этом думали Калачёв и командиры партизанских отрядов. Максим Степанович понимал, какую ответственность взяли на себя коммунисты района.

Пока наши войска наступали по всему фронту, у немцев не было сил, чтобы отбить, отобрать у партизан город. Но теперь подтянули враги гарнизоны из посёлков Жуковки и Дубровки и захватили Любезну. Откуда-то ещё перебросили войска — и уже под самым городом, уже на аэродроме.

Аэродром надо было отбить. Обязательно отбить! Аэродром — это жизнь. К нему протягивалась единственная пока ниточка, которая связывала Дедково с Большой землёй. Не полетят через фронт самолёты — значит, иссякнут у партизан боеприпасы, продукты, лекарства для раненых. Да и самих раненых нельзя будет отправить в тыл на лечение. Вот почему в Дедкове решили: «Вернём аэродром!»

Штурмовой отряд, которым командовал Журкович, ночью вошёл в лес и скрытно расположился на опушке. Линия обороны немцев проходила по ту сторону поляны, с которой два дня назад взлетел самолёт с Колей и Михаилом Алексеевичем.

Серёжка Вавилов лежал на земле рядом с Журковичем и дядей Егором. Он знал, что их отряд должен подняться в атаку, когда слева, в обход вражеской обороны, по фашистам ударит группа Фролова. Того самого бывшего «полицейского», а на самом деле лейтенанта-разведчика Красной Армии, который спас зимой Серёгу.

От земли тянуло сыростью. И Сергей то и дело поворачивался с боку на бок, чтобы как-то согреться.

— Сергей, — окликнул его дядя Егор, — ты почему не подстелил под себя плащ-палатку? Простудишься ведь.

— Забыл захватить, — отозвался Серёга.

— Эх ты, солдат называется! — вздохнул дядя Егор. — Пододвигайся-ка ко мне. Я на шинели лежу, места хватит… А начнётся бой, от меня ни на шаг. А то мало ли что с тобой может случиться…

Обернулся Журкович:

— Отставить разговорчики! Я тебе, Сергей, такой бой покажу, что своих не узнаешь! Приказано тебе: быть у меня связным и никого другого не слушать. Ясно?

Журкович старался никуда не отпускать от себя Сергея. После того как они взорвали вражеский эшелон, Журкович с восхищением говорил о Серёге:

— Отчаянный парень. Заменить детонатор в мине, когда паровоз уже рядом, — за это орден бы Серёге на грудь!

Услышал Калачёв, согласился: