А если в каком-то городе конкретный член партии лучше других способен решать вопросы развития города, чем он должен руководить – горкомом партии или исполкомом горсовета? Ответ и в первом, и во втором случае, казалось бы, был ясен.
Но если самых компетентных в сфере управления людей надо было направлять в органы советского и экономического управления городом, то и право решающего голоса в городе должны были иметь они. Не так ли?
Вроде – так.
А в области?
А в республике?
А в Советском Союзе?
То-то и оно…
Был во всем этом и еще один острый момент.
Чтобы указывать директору металлургического завода, как ему лучше варить сталь, член партии, входящий в руководство Министерства черной металлургии, должен был пройти много ступеней профессионального роста. Но член партии, вчерашний директор школы, если его избрали секретарем горкома в городе, где работал металлургический завод, обретал право давать указания и директору этого завода, и директору молочного комбината, и ректору университета.
Социализм – строй директивный, и в принципе в том ничего порочного нет. Плоха не директива сама по себе, а некомпетентная директива. Но кто и как должен был разрабатывать и давать компетентные директивы?
По мере развития социализма над тем, как и кому организовывать его развитие, задумывались все. Даже такой мало думающий человек, как Хрущев… Уже после того, как он разделался и с Берией, и с «антипартийной группой Маленкова – Кагановича-Молотова», выступая 1 ноября 1957 года на собрании актива Московской областной организации, Хрущев выболтал (он там вообще разболтался) интересные вещи! Я приведу его слова по неправленой стенограмме, опубликованной в сборнике Фонда «Демократия» «Георгий Жуков. Документы»:
«…возьмите Берия. Берия после смерти Сталина в каком направлении стал действовать? Он стал усиливать МВД и ослаблять партию (Хрущев передергивал, потому что Берия стал усиливать прежде всего Совет Министров, но партболтунов действительно начинал игнорировать. –
Теперь смотрите, если взять Маленкова, Молотова, Кагановича, Шепилова, то какой спор был опять с Молотовым. Ну, Берия и Молотов – это, верно, разные люди, совершенно разные. Но у нас с Молотовым был большой спор, как только умер Сталин. Он говорил, что нужно усилить роль советских органов. Мы (кто «мы»? –
Кто способен сокрушить противника в партии? Партия. Поэтому вопрос о роли партии – это главное. Если бы партия не смогла бы справиться с Берия, куда бы тогда пошли мы?»
А действительно – куда?
Куда мы пошли с Хрущевым, мы знаем.
А куда мы пошли бы с Берией?
И куда мы шли после войны со Сталиным?
В 1945 ГОДУ будущему Главному конструктору ядерного оружейного центра на Урале, а позднее – заместителю начальника оружейного главка Минсредмаша генерал-майору Леониду Федоровичу Клопову исполнилось двадцать семь лет, и он только что был зачислен слушателем Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского. 24 июня в составе Сводного полка академии он стоял на Красной площади – почти прямо перед Мавзолеем, ожидая начала Парада Победы. И хорошо видел, как поднимались на трибуну Мавзолея члены Политбюро во главе со Сталиным.
«Близко я увидел Сталина, – писал в книге воспоминаний Л.Ф. Клопов, – во время похорон М.И. Калинина на Красной площади в 1946 году. Я находился тогда в расчете оцепления места движения катафалка с гробом М.И. Калинина. И.В. Сталин шел непосредственно за катафалком один, а члены Политбюро шли на три-четыре шага сзади. Землистый цвет лица, негустые седые волосы, не совсем уверенный шаг показывали его усталость и старость. Даже после его смерти в 1953 году в Мавзолее Сталин казался мне более молодым, чем семь лет назад на похоронах».
Не знаю, как читатель, но я ценю такие вот мелкие детали не меньше, чем документы. То, что Сталин уже к концу сороковых годов старел и устал, можно прочесть на сотнях страниц у десятков маститых мемуаристов. Но впечатления молодого офицера, безусловно навсегда врезавшиеся ему в память, ценны как старая фотопленка, где в один миг документально запечатляются приметы эпохи.
Да, Сталин старел, хотя в 1946 году ему всего-то было шестьдесят семь лет. Но каких лет! К тому же 1946 год – это год, когда США становились все агрессивнее, а остальной мир колебался. Сталин, Молотов и Берия знали настроения западного руководства не из газет – сведенные в единый Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР советские разведывательные службы укладывали на их столы настолько первоклассные и точные данные о планах Запада, что Сталин, в отличие от западных лидеров, видел подлинную картину мировой политики.
И она тревожила…
Вот фрагмент типичного сообщения резидентуры КИ в апреле 1948 года: