Беркуты Каракумов (романы, повести)

Абдулла идет потупясь, не смотрит ни вперед, ни по сторонам. Ноги сами по себе шагают, несут туловище, а головы нет, голова в той рощице осталась. «И зачем только я не настоял на своем! Зачем нас в рощицу эту дурацкую понесло, а не в лес! Пусть дальше, пусть крюк, зато целы бы остались, на свободе…»

…Они сменялись через каждые два часа — часы были и у Гусельникова, и у Абдуллы. Первым в карауле стоять вызвался Керим. Товарищи как прилегли, так сразу и сморил их сон. А он, преодолевая сонливость, сквозь невольно смежающиеся веки поглядывал на солнце, поглядывал на часы. Мысли были о далеком, за тысячи километров отсюда…

Вот такое же солнышко светит и над Торанглы, то же самое солнышко — как в сказке это. И тут оно — и там. Смотрит ли на него дедушка? Смотрит ли Акгуль? А Назарчик? Какой он — трудно представить. Что они там сейчас делают? Вспоминает ли дедушка о подаренном ноже? При первой же возможности заверну к Авдотье Степановне, заберу его… А родители Акгуль, вероятно, уже к осенней стрижке овец приступили. Акгуль тоже мастерица с овцами управляться, теперь ей на хлопковом поле работать приходится — на отгонное пастбище с маленьким не уедешь, да и дом ей нельзя бросать, дедушка дома, присматривать за ним обязана… Интересно, залечил ли Ораз свою ногу? Может, и его в армию призвали? С Бегенчем мы как расстались на пересыльном пункте, так ни слуху о нем, ни духу…

Опять к сыну мысли вернулись — в груди ворохнулась, булькнула нежность. В марте родился сыночек, семь месяцев ему от роду. Говорит ли? Ходит ли? Не вспомнить, какими бывают дети в возрасте семи месяцев. Если не стоит на ножках, то, наверное, хоть ползает. Быстрее бы война эта кончилась, на сыночка бы поглядеть! Мне, несомненно, повезет, когда жребий тянуть станем, к кому в первую очередь ехать: к Николаю, к Абдулле или ко мне! Втроем и завалимся в Торанглы — как там все обрадуются!

Он зевнул во весь рот, взглянул на часы, которые дал Николай. Сейчас его очередь часовым становиться, прошло время, а жалко будить, вон как сладко похрапывает. Наверно, правильно дедушка говорит, что спящего и змея не трогает. Однако приказ командира есть приказ, надо его выполнять, надо будить Николая.

Гусельников проснулся сразу, будто и не спал вовсе. Сел, потрогал плечо рукой, поморщился.

— Болит? — сочувственно осведомился Керим.

— Терпится, — шепотом отозвался. Николай. — Тише укладывайся, Абдуллу не разбуди ненароком, пусть поспит парень, умаялся от своих переживаний…

Керим осторожно лёг. И великий полководец-сон, ведя свое несокрушимое войско, повис у него на ресницах, веки стали свинцовыми, и Керим, засыпая, успел удивиться, как он выдерживал до сих пор. Темный, глубокий, непроницаемый туман окутал его неизведанным наслаждением.

Гусельников сделал легкую зарядку, насколько позволяло раненое плечо, отошел на край рощи и затаился под кустарником, вглядываясь в ту сторону, откуда они пришли. Там кто-то ехал на одинокой телеге. И все.

Пригнувшись, перебежал на другое место. И замер — близкий такой родной звук послышался в небе! Аж мурашки по спине побежали. Это подавали голос «Петляковы» и «Яки», — может быть, даже брагинцы летели. И впервые в полную силу пожалел Николай, что нельзя в самом деле «сказку сделать былью», — нельзя взлететь, махая руками, догнать свой родной самолет и пристроиться там хотя бы в бомбовом отсеке. Счастливые ребята летят! А нам вот не повезло, судьба задницей повернулась. Ну да мы еще живые, мы еще повоюем и судьбе фигу с маком покажем! Летайте, милые, кидайте бомбы в фашистов! Мы тоже не все время будем в этих кустиках хорониться, завтра же линию фронта перейдем. Мы тоже продолжаем бой, друзья!..

Надумавшись всласть о том, как они вернутся в свою часть и, получив новенький самолет, вылетят на боевое задание, Гусельников вспомнил о Казани — увидел милое, нежное, с персиковым пушком на щеках личико Розии. Красивая она девушка. Вот кончится война, наступит мирное время, и он поедет к ней. Он так обещал в письмах, и она писала, что ждет, каждую ночь во сне видит. Ну, каждую ночь — это, положим, для красного словца, а что ждет — в это хочется верить, не такая девушка Розия, чтобы над фронтовиком посмеиваться, тень на плетень наводить.

В положенное время Гусельникова сменил Абдулла. Николай уснул, продолжая мечтать, и увидел во сне Розию. А Сабиров, зевая до хруста в скулах и не чувствуя себя выспавшимся, поплелся туда, где они оборудовали наблюдательную точку. Ноги волочились как чужие, носки сапог загребали листья. Если бы он мог взглянуть на себя со стороны, то устыдился бы и сразу подтянулся, но со стороны он себя не видел и потому брел как в полусне.

Шорох заставил его отпрянуть в сторону и схватиться за автомат. Он чуть не вскрикнул от неожиданности. Но это была всего-навсего белка, высунувшая свою любопытную усатую мордочку из-за ствола ели. Заметив, что на нее смотрят, метнулась вверх по стволу рыжим комочком молнии и исчезла.