Берлин: тайная война по обе стороны границы

Это русское слово «кулак» в немецком контексте звучало необычно. Хозяин заверил меня, что знает значение этого термина и поэтому хочет упредить меня. Я дал согласие на встречу с «кулаком», и мы обусловили встречу на завтра в этом же ресторанчике. Я доложил о разговоре и на следующий день пришел на ужин. В руках у ожидавшего меня собеседника я заметил какой-то сверток и книгу. Он поблагодарил за согласие на встречу и сказал, что хотел бы поделиться своими раздумьями в частной беседе с советским гражданином. Я сразу же спросил, почему в поселке его называют «кулаком», знает ли он политическое значение этого термина? В состоявшейся беседе он подробно, аргументировано изложил свое мнение о направленности проводимой ГДР политики по кооперированию сельского хозяйства в республике на примере своего поселка. (Перегибы в этой политике привели к массовому бегству крестьян на запад и стали также одной из причин путча в ГДР в июне 1953 года. Эти перегибы были впоследствии принципиально исправлены.)

С его слов, в кооперативы пошли люди, сами плохо работающие на земле, в расчете на помощь со стороны и из желания пожить за чужой счет. Показал список членов кооператива, давая многим из них как людям, работающим на земле, резко отрицательную характеристику: «Сами из-за лени себя разорили и других разорят!» Сказал, что он открыто отказался вступать в это общество лентяев, даже не желающих толком работать на себя, а жаждущих подачек!

Вот за отказ вступить добровольно в такой кооператив бургомистр и обругал его публично на собрании «кулаком» и пообещал его поведение «так не оставить».

При этих словах он положил передо мной книгу. К моему большому удивлению, это был «Краткий курс истории ВКП(б)» на немецком языке. Собеседник, волнуясь, раскрыл книгу и ткнул пальцем в раздел «Liquidirung des kulakentums» — «Ликвидация кулачества». Он заверил, что изучил внимательно всю книгу, особенно этот раздел.

Отдельные его положения были подчеркнуты красным карандашом. Спросил прямо, что с моей точки зрения его ожидает, учитывая личную позицию бургомистра, будет ли ему ссылка в Сибирь? Он, прочитав учебник, внутренне уже приготовился к неизбежной высылке. Спросил меня, знаю ли я сам, что это такое — Сибирь? Действительно ли там ходят вокруг домов медведи и у людей из-за мороза отмерзают руки?

— Моя старуха уже приготовила мне шапку для Сибири, какие я вижу зимой у ваших солдат.

Спросил, не смогу ли я ему продать такую же? Тут он вынул сверток и достал из него сшитую руками его жены имитацию шапки-ушанки. Сокрушенно сказал:

— Она у меня не может сделать по-настоящему, как у ваших солдат. В этой, наверное, уши отмерзнут!

Вот так «кулак»! Он блестяще, с наших позиций того времени, проанализировал причины провала первого этапа кооперирования в ГДР, которые были исправлены властями несколько позже. Но «Краткий курс», почерканный во многих местах при изучении, — это впечатляло.

Я, как мог, обрисовал возможную, известную в то время, перспективу развития событий в ГДР. Рассказал ему подробно, что такое Сибирь, сказав, что, по существу, я сам сибиряк и что лично я уверен в том, что высылка ему не грозит.

Он спросил моего совета, как же быть ему с кооперативом, вступать ли ему туда, ведь давят? Я сказал, что это дело его совести, без убежденности в правоте начинания там делать нечего. Собеседник, поблагодарив за встречу, вдруг неожиданно сказал:

— Товарищ офицер, не верьте нашему бургомистру. Он только для вида носит партийный значок. В действительности он сам все думает иначе!

Вот тебе и на! «Кулак» добровольно дает значимую для обстановки информацию. А ведь мы к этому бургомистру сами заглядывали. Через несколько лет, уже будучи на другой работе в Потсдаме, я узнал, что бургомистр Штансдорфа бежал на Запад.

В памяти осталось также одно тяжелое, трагическое событие, происшедшее в этом районе осенью 1953 года. Я был в тот день на севере Берлина, в Гросс Глинике.

Работали с майором Барсуковым в «окружении». Приходим около обеда в расположение батальона, заходим в кабинет. Нервно звонит телефон, а сержант, дежуривший у телефона не берет трубку. Увидел нас и с облегчением воскликнул:

— Ну наконец-то!

— Ты почему не отвечаешь на звонки? Для чего поставлен? — строго спросил его майор Барсуков.

— Из Берлина все время требуют разыскать вас и переводчика, а где я вас найду? — виновато зачастил он. — Я в батальоне вас не нашел и уже говорил, что нет вас, а там требуют, найди немедленно. Вот я и не беру трубку — нечего мне сказать!

После минутного разговора — в машину и немедленно на юг, в Штансдорф. Там серьезное ЧП, суть не пояснили. Промчались через Потсдам, в Бабельсберге поворот на шоссе, ведущее вдоль границы в сторону Штансдорфа. Стоп! Дорога перекрыта броневиком. Вижу — на отвороте лежат по кустам и в канавах солдаты в касках, наши и немецкие пограничники. Проезд по этой дороге закрыт, нас не пускают. Подбегает офицер, знакомый по батальону в Штансдорфе. Спрашиваю:

— Что там?

Он в ответ: