Берлинский синдром

— Ха! Скажете тоже! — Не обращая внимания на толпы туристов, он развернулся к ней всем телом. — Жаль, конечно, но у меня такой возможности нет. Я преподаю английский язык в средней школе. И поэтому, к сожалению, у меня больше опыта в общении с непослушными учениками, чем с женщинами. — Произнося эти слова, он смотрел ей прямо в глаза, а она изо всех сил старалась отвести взгляд.

— А откуда у вас клубника? — поинтересовалась она, чувствуя, как к щекам подбирается жар румянца, и прикусила губу в надежде, что он поостынет.

— Выращиваю ее в Schrebergarten[2] моей матери. — Он посмотрел на нее, проверяя, поняла ли она. — Это маленький садик среди многих других, на окраине Берлина. — Он качнул головой, такой одинокий кивок. Казалось, он указывал на место, которое было одновременно близко и в то же время очень далеко.

— Хотя теперь он принадлежит отцу… — Его голос затих. — Однако мне пора идти. — Он встал с трубы и повернулся, протягивая ей руку: — Меня зовут Энди.

Его рука зависла перед ней, и она поспешно сунула в рот последний кусочек клубники, чтобы пожать протянутую руку. Схватив девушку за руку, он поднял ее на ноги и дружески поцеловал в обе щеки.

Этот европейский жест всегда застигал ее врасплох, а короткое прикосновение его губ мгновенно наполнили их отношения близостью, которую она испытывала только к старым друзьям или пропитанным виски незнакомцам в барах.

Его щетина царапнула ее, и она замерла. Ее рука все еще находилась в его руке, и в это мгновение она вдруг осознала, что прошло уже больше четырех месяцев с тех пор, когда хоть кто-то прикасался к ней с каким-либо намерением вообще.

— Клэр, — ответила она. Слишком долго сдерживаемый румянец вырвался на свободу, и, отчаянно стараясь скрыть его, она наклонилась и поцеловала нового знакомого в губы. — Приятно познакомиться, — произнесла она. И пошла прочь.

Клэр очень красива. Это констатация факта, а не наблюдение. Энди представляет, что находится в зале суда и вынужден под присягой отвечать на вопросы, которые ему задают. Опишите ее. Она красивая. Она маленькая, хотя он ожидал, что ноги у нее будут длиннее. Улыбается, пожалуй, слишком широко для своего лица, а волосы такие темно-рыжие, что еще чуть-чуть — и станут каштановыми. Она очень хорошенькая, особенно когда на ней ничего нет, кроме нижнего белья. И это тоже констатация факта, Ваша честь. В нижнем белье она выглядит хрупкой, и ему хочется почаще видеть ее такой. Нежной и беззащитной. Ее нельзя выпускать на холод в таком виде. Ей нельзя бродить по улицам: у нее окоченеют ноги, посинеют губы.

Он наблюдает, как она проходит через кухню, берет одну за другой кружки с сушилки и вешает их на крючки под кухонным шкафчиком. У ее ног красивая форма. У Ульрики были длинные тонкие ноги, ничего интересного в области колен и лодыжек. Они делали ее похожей на куклу, набитую скомканной ватой. Однако ноги Клэр не страдают этим, и их изгибы немного соприкасаются друг с другом. Словно две птицы. Когда она поднимает руку, убирая очередную тарелку в шкаф для посуды, она привстает на мыски, делая упор на одну ногу, тогда как другая тянется следом в расслабленной манере.

Он купит ей новое нижнее белье. Розовое, цвета розового фламинго. Он уже мысленно улыбается, представляя ее восторг, когда он преподнесет ей подарок. Она обожает подарки. И ценит их больше, чем кто-либо другой из его знакомых. Она настаивает на том, чтобы они вместе открывали любой подарок, каким бы он ни был — большим или маленьким, серьезным или шутливым. Она сразу же наденет его подарок и будет ходить в этом белье по квартире.

— Что? — Она оборачивается к нему с чашкой в руке.

— Ничего, — отвечает он с невинным видом. И улыбается ей: она так мило возмущается.

— Тогда почему ты на меня смотрел?

— Ты похожа на фламинго.

Она пренебрежительно фыркает и снова возвращается к тарелкам. Он готов поспорить, что она закатывает глаза, когда отворачивается к шкафчику. И радуется, что не ответил банально: «Ты красивая». Она не любит, когда он делает ей комплименты по поводу ее внешности. Говорит, что это дурной тон — хвалить человека за то, что от него не зависит.

Взволнованный, он идет в спальню. Когда он на работе, или ходит по магазинам, или навещает отца, все его мысли направлены только на то, чтобы поскорее вернуться сюда, в эту квартиру, к ней. Но здесь иногда все идет не совсем так, как он представляет. В его мечтах она хочет того, чего хочет он, и делает все, что он велит ей.

— Детка, иди спать, — зовет он ее.