Берлинский синдром

Она широко распахивает дверь, все еще удивляясь, что снова может передвигаться, и переступает через порог. Она снаружи. Отодвигает сейф в сторону, чтобы захлопнуть дверь, но на мгновение закрадывается страх оказаться запертой с другой стороны, и она оставляет дверь приоткрытой. На лестнице темно, хоть глаз выколи. Она водит рукой по стене, стараясь нащупать выключатель. Ничего. Она снова и снова водит рукой вверх и вниз по прохладному бетону. Ничего. Скорее, скорее! Она несется вниз по лестнице в темноте, спотыкаясь и цепляясь за перила. Внизу сквозь наружную дверь просачивается дневной свет, и она, распахнув ее, бросается во двор. Липа приветствует ее великолепной яркой зеленью, и она идет через дворик, через следующий двор, под арку и на улицу. Она поворачивает налево. На улице есть люди. И она тоже на улице. Она бросается бежать, и сумка неловко болтается на плече, когда она лавирует между людьми, которым некуда торопиться. На перекрестке она смотрит налево и видит телевизионную башню. Та дружески подмигивает ей. Ее красные и белые огни все так же включаются и выключаются, и Клэр с благодарностью направляется в ее сторону.

На мощеных улицах ноги подгибаются от слабости. Она постоянно смотрит не в ту сторону, ожидая встречного автомобиля: боится, что рефлекс приведет ее под колеса. Хочет притормозить, но не может, понимает, что люди смотрят на нее как-то странно, но она бежит, убегает, и ей нельзя останавливаться. Она тяжело дышит и все время озирается вокруг, ожидая увидеть Энди, и удивляется, что видит других людей.

Когда она наконец добирается до Александерплац, ее легкие горят, а ноги дрожат. На площади полно людей, они несут пакеты с покупками, пьют на ходу кофе и разговаривают по мобильным телефонам. Они не обращают на нее внимания, и ей хочется затеряться среди них. Она переходит на шаг и тяжело дышит. Завернув за угол универмага, она видит вывеску скоростной железной дороги. В кассовом зале прохладно, хотя воздух несколько затхлый. Она вливается в людской поток, который движется вниз по лестнице на платформу, и позволяет себе плыть по течению.

Он же не знает, где она. Будет волноваться… Надо было оставить записку. И тут она спохватывается. Она свободна! И больше никогда не увидит его! Теперь она знает, что делать. Она убегает от него как можно дальше.

Когда Ингрид доходит до верхней площадки, ее шаги становятся медленнее. Каждая ступенька кажется знакомой, важность ее предыдущего визита навсегда запечатлела эту лестницу в ее памяти. Она спрашивала о Клэр отца Андреаса. Кто эта подружка их сына? Он ничего не смог сказать. Он никогда не встречался с Клэр, и Ингрид подозревает, что до того момента, как она спросила, даже не слышал о ней. Не получив ответа на свою записку, она больше недели рассеянно бродила по улицам Берлина, пытаясь то вызвать воспоминания, то оттолкнуть их. Ей не хотелось давить на Андреаса, не хотелось навязываться ему, но, устав ждать, она направилась к его квартире, решив удивить сына и сделать больше, чем просто поговорить с загнанным голосом через входную дверь.

Поднявшись на верхнюю площадку, она уже заносит руку, чтобы постучать, и вдруг понимает, что дверь открыта.

— Андреас?

Из квартиры не слышно ни звука.

— Клэр?

Ей хочется встретиться лицом к лицу с этим голосом, отчаянно хочется услышать приближающиеся легкие шаги. Неужели Клэр оставила дверь открытой для нее? Приглашение? Или она не может встретиться с ней, потому что Андреас запретил? Она стучит в дверь, снова и снова выкрикивая их имена. Ни звука. Открыв дверь шире, она входит в квартиру. Похоже, дверь не закрывается из-за сейфа, такие обычно используются в малом бизнесе для хранения мелкой наличности, и их держат в ящике стола. Прикрыв дверь до сейфа, Ингрид опять зовет:

— Эй? Есть тут кто-нибудь?

В квартире она одна. Звук отскакивает от твердых поверхностей и замирает в ее теле. Ей хорошо знакомо это явление. Она идет по коридору мимо ванной и спальни. И не может удержаться, чтобы не заглянуть в спальню, хотя в глубине души чувствует неловкость в том, что мать видит место, где спит ее взрослый сын. Кровать не застелена, белые простыни каскадом спадают на пол, устланный циновками из морской травы. Шторы задернуты, но она замечает рюкзак, выглядывающий из шкафа, словно человек.