Берта Исла

– Но и не очень трудно, – сказала я и вернулась к тому, с чего начала разговор, поскольку чем упорнее Томас отказывался отвечать, тем сильнее распалялось мое любопытство. – А что касается этих неизвестных женщин, возможно иностранок, скажи мне хотя бы, мы теперь пребываем в “до” или “после” того, что никогда не случалось, не случается и вроде бы никогда не случится? Понятно, что не в процессе.

На сей раз шутка получилась более удачной. Томас улыбнулся, по-прежнему держа на ладони земной шар, и снизошел до ответа. Хотя его ответ правдой мог не быть и наверняка правдой не был. Он отодвинул стакан с пивом и сказал, явно желая мне угодить:

– До сих пор такого не случалось. Но вполне могло и случиться.

– А если случится, то этого как бы и не будет, следуя твоей логике.

Он решил, что слишком разоткровенничался и по неосторожности начал сам себе противоречить. Всего пара коротких и необдуманных фраз – или слишком самонадеянных, – и он приоткрыл мне дверь в будущее, оставил щелку для новых вопросов, дал ниточку, за которую я могла потянуть. Он, словно сам того не заметив, ненароком зажег спичку в кромешной тьме. Словно тот, кто еще не родился, начал рождаться. Томас допустил, что нечто, то есть “это”, могло произойти. Он хотел бы исправить свою оплошность, но было поздно. И все равно попробовал:

– Именно так: этого не случится, потому что и на самом деле не случится, даже если случится.

И так прошли год, два, и три, и четыре, и пять, и шесть. После того как Томас смог рассказать мне – пусть и далеко не все, – чем на самом деле занимается, он был более спокойным, более покладистым, у него реже портилось настроение, он реже выглядел неприкаянным и страдал бессонницей – обычно это случалось перед самым отъездом в Лондон и сразу после возвращения в Мадрид, словно ему было нужно время, чтобы отключиться от своей другой жизни или других жизней – временных, но, наверное, прожитых с большим напряжением, и чтобы свыкнуться с мыслью, что та другая жизнь – какой бы она ни была в зависимости от обстоятельств – уже осталась позади и ту страницу он уже безвозвратно перевернул, а единственная, которая неизменно возвращается, повторяется и восстанавливается, – это жизнь со мной в нашем родном городе. Сначала медленно, потом все быстрее он приходил в себя и вроде бы освобождался от совершенного и испытанного за время долгой отлучки, а также от людей, среди которых неведомо где жил целыми неделями, а то и месяцами, которых наверняка обманывал, выдавая себя – тоже наверняка – за одного из них, за их единомышленника, или земляка, или соотечественника благодаря своему невероятному дару, обаянию и актерским способностям. Я была уверена, что сперва он из Мадрида ехал в Лондон, но потом, уже оттуда, хотя и не всегда, его направляли куда-то еще. Я научилась узнавать, или, вернее, догадываться, если он находился в другом месте, потому что, оставаясь в Лондоне – якобы в Форин-офисе, в офисах МИ-5 либо МИ-6, если только офисы у них были разные, – Томас довольно регулярно звонил мне, особенно после рождения Элисы, к которой испытывал слабость, мужскую слабость, ведь почти все мужчины испытывают ее к маленьким дочкам – девочки кажутся им милее и беззащитнее мальчиков, потому что, повзрослев, вряд ли станут с ними соперничать, в отличие от сыновей: те однажды могут вообразить себя главнее отцов, которых станут презирать, мечтая занять их место.