Берта Исла

А вот когда он находился в какой-нибудь другой части Великобритании и проходил особого рода подготовку, как я догадалась или как он сам давал мне понять, мы разговаривали реже. В их работе, по всей видимости, никогда не прекращают тренироваться, обучаться, шлифовать свои навыки и совершенствовать умения; скорее всего, каждая операция требовала чего-то нового или подготовки ad hoc[26], безупречного владения нужным языком или говором, абсолютных беглости и естественности, а также знания истории, важных дат, топонимов, географии, обычаев и традиций. В своем воображении я вполне допускала, что Томас или кто-то иной с успехом могут выдавать себя за другого человека, но все-таки не за разных людей – в зависимости от мест и ситуаций, как бы ни изменяли они свою внешность, ведь слишком много факторов влияет на память, и это должно приниматься в расчет в момент преображения или исполнения порученной роли, в момент изобретения нового персонажа или замены его собой. То есть, если Томас переставал звонить мне, я делала вывод, что он задействован в очередной операции или работает “в поле”, как это у них называлось. Если звонки прекращались, то они прекращались совсем, и молчание продолжалось не меньше месяца, но чаще двух или трех, а то и больше, как случилось однажды, и я провела все это время в волнении, тревоге и страхе. В такие периоды я не получала от него ни строки, не слышала его голоса и не знала, жив ли он: а вдруг его разоблачили, и если это случилось, то что с ним сделают, не знала, куда он попал и вернется ли когда-нибудь ко мне; есть ли у него поддержка и можно ли рассчитывать на выкуп либо обмен, если дела пойдут совсем скверно или его арестуют; сумеют ли ему помочь коллеги, тот же Рересби например, или бросят на произвол судьбы и объявят пропавшим без вести.

Но меня беспокоила не только судьба Томаса, но и характер его заданий. Я искренне хотела, чтобы все у него получилось хорошо, если рассуждать абстрактно, и, естественно, была на его стороне, ведь речь шла о моем муже и отце моих детей, о моем Томасе. Но иногда меня преследовала мысль, что он совершал и дурные поступки, не мог не совершать: лицемерно входил в доверие к мужчинам, которые относились к нему по-братски, или к женщинам, которые видели в нем не только любовника, но даже любимого, а он потом их предавал, сообщал куда надо их имена, описывал внешность и, если удавалось, тайком делал снимки, раскрывал их планы и тем самым, возможно, обрекал на смерть (“И каждое действие – шаг к плахе, к огню, к пасти моря, к нечетким буквам на камне… ”). А как можно обрекать на смерть или желать смерти тому, кто стал твоим добрым другом или верным соратником, ту, что обнимала тебя в постели, того, кто был готов погибнуть, спасая тебя. Но и такое могло быть, ведь Томас умел заставить себя любить, а даже самые жестокие и безжалостные люди способны вдруг испытать к кому-то слабость, к кому-то привязаться – симпатия не зависит от нашей воли, а уж тем более любовь, даже обычное сексуальное желание не всегда ей подчиняется. Наша воля вообще-то мало что значит. Допустим, Томас поможет арестовать или провалить планы этих простаков, которые ему доверились, но в некоторых странах и в некоторых организациях мстят за свои провалы и не прощают предателей, и уж тем более кротов, внедренных вражеских агентов, сумевших их обмануть.