Беруны. Из Гощи гость

галереям, сбегавшим со всех сторон в котловину. Глухое уханье и легкий туман стояли здесь

над серым камнем, над красною глиною и разбросанными по всем направлениям

полотнищами белого снега.

За шесть лет до того Ванюшку нетрудно было бы убедить, что это и есть столица

разбойничьего атамана. Но теперь это никому не пришло в голову, хотя ни у кого из них не

было охоты идти дальше. Набрав полную малицу красной глины, они вернулись обратно и,

поотдохнув немного, расположились на бревнах гончарить, мастеря из принесенной глины

латки и плошки, всю несложную утварь, которой до тех пор им недоставало в убогом их

прозябанье. Они сушили свои изделия на солнце и обжигали их на огне. И скоро немудрый

набор глиняной посуды стоял у них на нарах рядом с деревянными чашками, медвежьими

черепами и бутылкой, найденной когда-то на берегу среди выкидного леса и столь

разочаровавшей тогда Тимофеича, обнаружившего в ней вместо рома какие-то узорчатые

письмена, протлевшие до дыр.

XXIII. ЧТО УВИДЕЛ САВКА С ВЕРШИНЫ СКАЛЫ

Ни в одно лето не копались они столько на берегу, среди выкидника, как в это лето 1749

года. Тимофеичу всё чаще приходила в голову безотрадная мысль, что корабль, который

пристанет когда-нибудь к Малому Беруну, найдет здесь три могилы да грудку непогребенных

костей в разрушенной избе. Это будут кости Степана или Ванюшки? Тимофеич не хотел быть

последним, кто переживет остальных.

Ни о чем еще не думая, он стал как-то долбить челнок. Но что можно было предпринять

в столь хрупком суденышке, на котором опасно было б отойти от берега на версту? Тимофеич

в челноке этом и похоронил тогда Федора, а в следующее лето не стал уже возиться с новою

лодкой: лето было холодное, губовина была снова забита ледяным заломом, и льдины жались

к острову со всех сторон. Но потом, опять зимой, в нескончаемые ночи, лежа подолгу на печи

и слушая дремучие беруновы шепоты, старик приходил к решению, что нет спасения ни в

чем, как только в попытке самим вырваться из этого плена на каком ни на есть судне или хотя

бы на плоту. В эти-то ночи Тимофеич стал задумываться и над уделом того, кто останется

последним на острове сторожить могилы умерших и ждать одинокого конца. Да живы ли они

сейчас в мертвой пустыне, оторванные от всего живого?

Но прошел месяц, и ещё один, и, как прежде, в феврале вернулось солнце. Красное

светило снова показало в этот день огнезарный свой лик и стало потом вставать над островом

каждые сутки, чтобы метать раскаленные стрелы в этот мрак, в этот сон, в эту смертную

истому. Тимофеич вышел из избы, умылся снегом, как-то встряхнулся весь, стал, чего-то

ухмыляясь в мохнистую свою бороду, снова напевать многая лета... Повыждав ещё два

месяца, он пошел с Ванюшкой к выкиднику, не обращая внимания на беспутицу, на глубокий

рыхлый снег под тонкой, не скипевшейся еще коркой.

– Вот, Ванюшка, корабль построим... штука! – И Тимофеич лукаво сощурил глаз. –

Верфь, значит, спервоначалу... Многая лета...

И старик пошел по берегу с топором, отметая им снег с бревен потолще и делая на них

крестообразные зарубки.

– Зажилися мы тут на Беруне, Ванюшка... а? Я говорю, зажилися, засиделися, значит.

Пора нам и к Мезени. Кирилкой1 нас там Соломонида попотчует... с ягодой и рыбой... Или

челночками2 с кашей... Хочешь на Мезень, милый?.. А?.. Мно-гая лета...

Когда солнце стало подолгу в золотой своей таратайке объезжать остров, превращая весь

нападавший за зиму снег в пар и туман, Тимофеич и пошел в обход по Малому Беруну, по

морскому берегу, в надежде наткнуться где-нибудь на новые залежи выкидного добра. Ему

для его затеи нужны были гвозди, много гвоздей и железа. Но этого товару не было ни на

берегу, ни на площади мертвого города за горой – обиталища водопадов и отгулов. Малый

Берун был богат песцами, рыбьим зубом и даже янтарем. Большие куски янтаря можно было

найти на берегу, если пройти дальше за моржовье кладбище, откуда Тимофеич притащил в

избу охапку рыбьего зуба. Найдя на камнях кусок янтаря, отливающий червонным золотом,

Тимофеич и его прихватывал с собой. Старик знал цену янтарю. Он даже помнил, что взамен

янтаря царь Петр I не пожалел отдать какому-то чужестранному королю пятьдесят пять

лучших своих солдат с полной амуницией. Да, но гвоздей не сыскать было на Малом Беруне,

и ничего нельзя было здесь выменять на отливающий золотом янтарь.

Тимофеич не потерял ещё надежды наскрести какого ни на есть железца, и они усердно

каждый день ходили к морскому берегу и копались здесь подолгу. Даже медведь и тот, на

первый взгляд, казалось, не оставался здесь без работы, хотя он всё чаще стал пропадать по

целым неделям и лишь накануне притащился обратно из очередной своей отлучки, весь

отощавший и с обвислыми клочьями в каких-то страшных боях вырванной шерсти. Но

известно, какое здесь могло быть у ошкуя дело: он лазал по бревнам, нюхал их и лизал, но на