Беруны. Из Гощи гость

перед князем Иваном вкривь и вкось. У князя Ивана и череп бы треснул, если б лоб не был

прикрыт шапкою, собольим околышем, по которому и пришелся разбойничий кистень. Но

кровь залила князю Ивану лицо, ослабела сабля в руке, он ничего не видел перед собой в

бешеном вращении, засверкавшем вокруг. Он не разглядел и Кузёмки, который подобрался к

детине и полоснул его ножом по полушубку. У Кузёмки нож был наточен, прохватил он

1 Долиман – старинная верхняя одежда, расшитая шнурками.

полушубок насквозь, прохватил, видно, и дальше, потому что детина и кистень свой опустил

сразу, заревел, задергал плечами, вместо плети кистенем коня своего жиганул и кинулся

прочь. А тут уже люди стали сбегаться на выстрел и крик, церковный дьячок выглянул на

улицу из пономарни, решеточный приказчик1 бросился ловить разбойников, когда тех и след

уж простыл.

Князя Ивана сняли с коня и повели в пономарню, где Кузёмка вымыл ему водою лицо и

залепил кровоточащий лоб черною паутиною, которою затканы были в пономарне все углы.

Он перевязал князю рану платком, и сквозь голубой платок вскоре проступило алое пятно.

Уже вечерело. Дьячок пошел в церковь свечи гасить. Толкавшийся в пономарне народ

заторопился к своим дворам, опасаясь решеточных сторожей, которых ночным временем

было и от разбойников не отличить. Кузёмка помог князю Ивану сесть в седло, и они поехали

хоть и шагом, но норовя, как и все, добраться к своему двору до темноты.

XXIII. АРИСТОТЕЛЬ АЛЕКСАНДРЫЧ, ГОСУДАРЕВ АПТЕКАРЬ

На лавке в комнате своей, под отцовским желтым одеялом просыпался князь Иван в эту

ночь несчетное множество раз. Он трогал у себя на лбу повязку, намоченную в холодной

воде; старался при слабом мерцании свечи разобрать, кто это там поник у дверного косяка,

бормочет и хрипит; и опять чудится князю Ивану, что скатывается он вниз широкой и темной

рекой, которая неизменно всякий раз выносит его из покоев на двор.

Снится князю Ивану странный сон. На дворе, точно галка, сидит на воротах туркиня

Булгачиха и покачивает тюрбаном своим в эту сторону и в ту. Туркиня стара; мелко-мелко и

часто разветвились у нее на лице и на шее морщинки; не понять, как старая такая на ворота

взобралась. А она и протягивает князю Ивану руки, просит с ворот ее снять. Князь Иван

помог бы ей, но и ему не слезть с высокой березы, куда его взмыла темная река. А тут еще

каменьем начинают швырять в князя Ивана, в туркиню, в топчущегося под березою Кузьму.

У туркини голова в тюрбане – как большой черный гриб. И вертится этот гриб в какую

сторону ни возьми. Качнет головой туркиня, и камень мимо летит. Завертится тюрбаном, что

флюгарка на ветру, и несется камешек, как воробей, над головой у нее, бухает через улицу в

соседский тын. А князю Ивану так головой не завертеть. Вот и угодил ему камень в самый

лоб.

Князь Иван просыпается. Так... Голова у него и точно будто камень тяжела, а лоб мокрой

тряпкой повязан. Пить... Кто-то подносит к губам его ковшик, брызжет студеной водицей в

тряпку у него на лбу, и князь Иван снова уносится по широкой реке сначала вниз

стремительно, потом медленно, медленно вверх.

К утру иссякла река; туркиня, как курица, сама с ворот снялась, руками замахала, ровно

крыльями захлопала; а князь Иван крепко спал, завернувшись в шелковое одеяло, и когда

проснулся, то уж и обедать пора приспела как раз. Но он еще долго лежал на лавке,

припоминая вчерашний день, свое столкновение с Шуйским на пиру, детину в вывернутой

шубейке, набросившегося на князя Ивана со своим кистенем. Был ли детина этот от

Шуйского подослан, или сам от себя пошел на такое дело? И для чего?.. Как понять?.. Кто-то,

на него похожий, будто и бросился князю Ивану в глаза, когда с саблею наголо бежал князь

Иван у Шуйского через двор. Но и то: молодцов таких было и без Шуйского рук всегда

довольно на Москве.

Кузёмка, как и наказано ему было, ездил с тремя дворниками к Шуйскому за князевой

шубой еще с утра. Все они поехали на одном возу, с ножами за голенищами и рогатинами,

уложенными под сено. Но доставать им не пришлось ни рогатин своих, ни ножей. Шуйский,

не споря, сразу выдал Кузёмке отороченный лисьим мехом долиман и даже пожаловал всех

четверых ендовою травничка2. Узнав от людей, разболтавшихся после угощения, что за лихо

такое стряслось с князем Иваном, Шуйский и вздыхал, и сокрушался, и руки свои потирал, и

князю Ивану кланяться приказывал, и наконец отпустил их всех, подарив на всю братию

алтын.

1 Полицейский, заведовавший в Москве ночной охраной отдельного района.

2 Ендова– широкий сосуд с носком для разлива напитков. Травник – водочная настойка.

Дома Кузёмка пошел к князю Ивану с шубой, лисами отороченной, расшитой по груди

шнурками, а князь Иван еще и не вставал, лежит у себя в комнате, лоб тряпкою перевязан.

Повесил Кузёмка шубу в сенях на колок и поплелся в поварню щей у Антонидки спросить. А

и в поварне там у них, оказывается, хворые: лежит безвестная девка, вчера привезенная