Беруны. Из Гощи гость

1 Пошлина, взимавшаяся с торговцев в зависимости от размеров торгового помещения.

В дальнейшем упоминаются и другие виды всяких поборов, обременявших в старину население Московского

государства и в особенности его торговое сословие: мостовщина – пошлина за проезд и провоз товара через

мосты; поворотное – за вывоз товара из ворот гостиного двора; проплавное – за провоз товара по рекам;

весовые (деньги) – за взвешивание товара; оброчные – государственные подати; полоняничные – денежный

сбор на выкуп пленных; кабацкие – взыскиваемый с населения недобор денег по торговле вином в казенных

(«царевых») кабаках; кормовые – денежный сбор на содержание царской администрации; головщина –

пошлина, уплачиваемая с человека («головы») при проезде торговых людей на торг; на обратном пути (при

проезде назад) они снова уплачивали пошлину, которая называлась задний калач.

поводырю, в котором никакой нужды не имели теперь его зрячие товарищи.

Кузёмка глянул толстоголосому в плоское лицо, с которого уже сошла вся его благость, и

вдруг вспомнил! Вспомнил и придавленный нос и серьгу в ухе; даже хрипловатый, толстый

голос его услышал:

«Моя она, боярин, моя полонянка... Знатный будет мне за нее выкуп».

И сразу вспомнилось Кузёмке и майское утро, и набат, рвавший небо со всех московских

колоколен, Шуйский на Лобном месте кулаком грозится, Пятунька-злодей у ног боярина

своего зубы волчьи скалит... Еле увел тогда Кузёмка князя Ивана с площади за торговые

ряды, отвел от князя неминучую беду. А там, за рядами, два голяка вцепились друг другу в

окровавленные рожи, кругом куча добра разметана, золотоволосая женщина в беспамятстве

на земле распростерта. И вот один, плосколицый, с медною серьгою в ухе, одолев неприятеля

своего, встал на ноги, растерзанный в прах, и, тяжело дыша, молвил князю Ивану:

«Моя она, боярин... Знатный будет мне за нее выкуп. А коли не дадут, так будет литовке

смерть».

Голос у плосколицего был необычаен: он был толст и хрипловат, и Кузёмка теперь его

вспомнил. Вспомнил и то, как князь Иван хватил пистоль и выстрелил толстоголосому в

ноги. Тот взревел и пополз вдоль запертых лавок по пустынному ряду.

А теперь он шагал за Кузёмкой под Вязьмой, в порубежных местах, и толсто ругался

всякий раз, как попадал в вязкую колдобину. Кузёмка обернулся и еще раз глянул ему в

плоское лицо.

Он?

Он.

VII. САПОГИ УКРАЛИ

Темный лес. Непроходимая грязь. Ими сильно порубежье; чащобой, беспутицей да

перекатною голью в деревнях и в посадах. По осеням и веснами, в великое распутье, не

нужны были государю-царю ни каменные крепости, ни заставы, ни казачьи станицы по

порубежным дорогам. Земля сторожила себя сама.

Но там, где не проехать ратникам или пушкарям не протащить своих пушек, не так уж

трудно было Кузёмке пробраться скоком-боком меж кривой колеи и наполненной рыжею

водою ямы. На то и орясина в руке, чтобы вымерять, сколь глубока широкая рытвина, залитая

до краев жидкою грязью. Но никакая орясина не заменит теперь Кузёмке его яловых сапог, а

сапоги украли у Кузёмки еще неделю тому назад в Колпитском яму1 первом после

Дорогобужа.

«Беда мне! – раздумывал Кузёмка, хлюпая лаптями по грязи, след в след за попутчиками

своими. – Еще коли я наживу яловые сапоги! Будешь теперь, черт Кузьма, топать в липовых».

И то: были сапоги у Кузёмки с напуском, тачал их Артюша – лучший чеботарь в слободе,

работал из казанской яловичины... Кузёмка потянул носом, и показалось ему: как и неделю

тому назад, повеяло в воздухе запахом новой кожи, чистого дегтя... Искушение, да и только!

И как это приключилось с Кузьмою в Колпитском яму?

В мокрых своих лаптищах сигнул Кузёмка с пенька на пёнышек и, не теряя из виду

слепцов с толстоголосым поводырем, выбился на чуть обсохшую тропинку. Здесь Кузёмка

пошел бодрей, перебирая в памяти события последней недели.

Вот пришел он в Дорогобуж, Кузьма, в сапогах и тулупе, с коробейкой дорожной, весь

как есть. Но в самом Дорогобуже ничего такого с Кузёмкой и не приключилось. Он грелся в

кабаке, толкался по базару, смотрел, как дрались каменщики-коломнечи, согнанные в

порубежные места для починки городских стен. А потом закатился Кузьма на Колпиту на

своих на двоих на доморощенных и прикатил на ям к вечеру, когда уже смеркаться начало.

Здесь никто не предложил ему ни тройки гуськом, ни даже колымажки в одну упряжку.

По приземистому Кузёмке видно было, что не посольский он гонец, не какая-нибудь птица-

синица, хотя и борода росла у него густо, и сапоги были на нем яловые, и тулуп неплох,

только зачем-то сильно дран по груди и по брюху. Да и Кузёмке того не надо было. Горшок

1 Ям – почтовая станция Московской Руси.

щей да угол в избе, чтобы завернуться в тулуп, – с него и этого б хватило.

Кузёмка постучался в одни ворота – ему никто не ответил. Постучался в другие –

выглянул востренький старичок, который, завидя Кузёмку, замотал головой:

– В разгоне, сынок, все в разгоне. Так и скажи своему боярину: все в разгоне.

– Да мне не лошадей!