Беруны. Из Гощи гость

Он пересчитал глазами всех, кто был в кабаке, глянул на Кузёмку и уставился на охмелевших

мукосеев.

– И тот Семен сунул в окнище плешь и молвил: «Собакин сын! Кому ты крест целовал?

Не государю ты крест целовал, целовал ты крест свинье!»

– Га-а! – гаркнул в дверях стрелец и двинулся к мукосеям, вытянув голову и сжав кулаки.

Он схватил обоих мужиков за обсыпанные мукою бороды. – Ведьмины дети! – гремел он на

весь кабак. – Ноне вам не прежняя пора – воровать да царей себе заводить.

1 В то время в Московской Руси чеканилась исключительно серебряная монета.

2 Рабочие, занимавшиеся просеиванием муки.

3 Судебные исполнители.

– Постой, постой! – силился Милюта вырвать свою бороду из Стрельцовых рук. – Ты

бороды моей не тронь... не тронь... Сам-то я – мужик государев, и борода у меня государева.

– Так ты – так! Вяжи его, Артемий!

И кабатчик принялся крутить мукосеям руки, пока стрелец держал обоих за бороды.

Мужики вопили и лягались, ругался стрелец, кричали что-то повскакавшие с лавок

пропойцы. В поднявшейся суматохе слепцы торопливо собрали свои торбы и друг за дружкой

выкатились на улицу. Кузёмка недолго думая скользнул за ними вслед. Здесь все они без

лишнего слова взяли напрямик к пустому амбарчику, в котором днем набирался сил Кузёмка.

Первым полез туда поводырь; за ним пошли его слепые товарищи; и Кузёмка вошел

последним, плотно прикрыв за собой дверь, болтавшуюся на одной только петле.

IV. ЧАЛЫЙ МЕРИН

Трое слепцов, поводырь с медной серьгой в ухе да пятый Кузёмка сидели в полутемном

амбарчике, еле освещенном сизым мерцанием наступающей ночи. Сквозь широкие щели и

решетчатое окошко пробивался этот свет вместе с воплями из кабака, где надрывались

мукосеи, захваченные стрельцом. Стрелец уже вытащил их обоих из кабака и теперь на

веревке волок их мимо амбарчика к земской тюрьме.

– Ведьмины дети! – орал стрелец. – Ноне вам не бунтошное время, когда вы нашу братью

побивали, имение наше забирали.

– Я ж, – оправдывался Милюта, – и сказал тому Семену: «Дай, господи, здоров был бы

царь Василий Иванович всея Руси Шуйский».

– Милюта, не говори про царей, – умолял грузного Милюту его тщедушный товарищ.

Мукосеи упирались, и стрельцу одному не совладать с ними было, но к нему бежал уже

сторож из земской тюрьмы, и они вдвоем подогнали захваченных «бунтовщиков» к

тюремному погребу.

– Платите за привод1, – объявил им стрелец.

– А мне влазное2, – отозвался сторож.

Но мукосеи, не желавшие платить ни приводного, ни влазного, перебудили криком своим

всех собак на посаде. Тогда сторож поскорее отпер двери земской тюрьмы, и стрелец сунул

обоих крикунов в погреб, в черную дыру. Милюта грохнулся вниз, а его собутыльник полетел

вслед за ним и шлепнулся ему прямо на голову.

– Теперь поедят, да не блинов, – сказал в амбарчике поводырь, распуская кушак.

Голосом человек этот был толст, и Кузёмке показалось, что он уже когда-то раньше

слышал этот голос. Но где и когда, припомнить не мог. Выпитое вино, как банным паром,

пронизывало все тело Кузёмки, притомленное в долгом пути и продутое насквозь на речных

перевозах. «С Рогачова на Оршу – раз, – стал мысленно перечислять Кузёмка, – от Орши до

Баёва – два, с Баёва под Смоленск – три; а после того на брюхе Аринкиной тропкой...»

– Ты, человек божий, заночуешь тут али как? – оборвал Кузёмкин счет толстоголосый

поводырь.

– Надо бы, – ответил неопределенно Кузёмка.

– Ну, так плати деньгу за ночлег.

– Во как! – удивился Кузёмка. – У тебя ли амбар на откупу? Я и даром переночую тут вот.

– Даром ночуй за амбаром, – молвил недовольно толстоголосый. – Отколь ты,

волочебник, сюды приволокся? Каких ты статей человек?

– Из Клушина, – соврал Кузёмка. – Можайск-город знаешь? Так вот мы клушинские... С

той стороны... Можаяне...

– А коим ветром занесло тебя в Вязьму в амбар? – продолжал допытываться

толстоголосый.

– А это, сказать тебе, – врал дальше Кузёмка, – мерина у меня свели... мерина чалого...

Говорил кто, будто на Вязьму угнали.

1 Приводное – денежный сбор с приводимых под стражу.

2 Плата за «влезание» в тюрьму.

– Чал, говоришь, мерин? – встрепенулся слепец.

– С подпалиной и ухо резано? – отозвался другой.

– На одну ногу припадает? – вскричал третий.

– Ну, так ты своего мерина и видел! – закричали все трое, перебивая друг друга.

– Панихиду служи по своем мерине!

– Свистни в кулак – прибежит к тебе твой мерин!

– Давеча на бору крутил литвин хвост твоему мерину, гнал к рубежу.

– Должно, угнал за рубеж литвяк, – вздохнул Кузёмка.

– Тебя, человек божий, как дразнят, кличут тебя как? – спросил толстоголосый.

– Кузьма.

– Ну, так, Козьма, – заключил он, – вороти оглобли назад на Можайск. А за ночлег не

плати, ночуй даром.

Слепцы уже вытянулись на подостланной под собой рвани. Укладывался и

толстоголосый поводырь. Кузёмка устроился у самих дверей на обрывке рогожи. Он закутал-

ся в тулуп, и теплые струи вновь растеклись у Кузёмки по жилам, и снова завертелось у него

в голове: