Беруны. Из Гощи гость

Горница у хохлатого пана была пуста так же, как пуст был его двор. Только что лопухов

здесь не росло, а настлана была на козлах постель да на осиновом столе лежала хрустальная

заморская дудка. Всего, видно, и имения было у пана, что постель эта да дудка, серьги в ушах

да епанча на плечах. Даже сесть гостю не на чем было. Но пан Заблоцкий шмыгнул в

чуланчик и выкатил оттуда обтесанную плашку. Он смахнул с нее пыль полою епанчи и

указал остановившемуся у стола гостю:

– Прошу пана... Прошу боярина пана. Прошу боярина пана – ха! – в этом моем замке, как

говорится, без церемоний.

«Ну-ну. . – подумал князь Иван, не привыкший к такого рода бойкому обращению. –

Экий какой он!..»

А шляхтич, скинувший с себя тем временем епанчу, остался перед князем Иваном в

одном исподнем платье на журавлиных своих ногах.

– Прошу прощения, – молвил он отдуваясь. – Сегодня воздух очень жаркий... нет мочи

терпеть такой воздух... то я – без церемоний... без церемоний...

Пан был скор на слова. Он словно не говорил, а орешки щелкал.

– На Московщине-то всегда так, – продолжал он, присев на край постели: – коли не

слякоть, то невыносимая духота. Уф! – И он принялся обмахивать себя ладонями и вытирать

полотенцем с лица пот.

– А ты, пан Феликс, давно тут у нас на Москве? – спросил князь Иван, приладившись

кое-как к своей плашке.

– С того года, как царевич Димитрий в Угличе сгиб. С того самого года. То, как говорится

по-латински, anno domini millesimo quingentesimo nonagesimo primo. А по-русски это выходит

– с тысяча пятьсот девяносто первого года. То так выходит по-русски.

– А ты, паи, очень учен по-латыни?

– О, очень, очень! С малолетства учен. В Польше все шляхетство говорит по-латински, и

по-французски, и по-гишпаньски.

– О том у меня с тобой и речь, – молвил князь Иван и полез за пазуху. – Скажи ты мне,

пан Феликс... Книжица тут у меня... Читать сумеешь ты? Понимаешь ты грамоту эту?

Пан Феликс взял из рук князя Ивана книгу и пошел с нею к окошку. Он отдернул

занавесивший окно полог, и в горницу глянула понурая голова пегой лошадёнки.

– Ну, пошла, пошла себе да задворки! – замахал на нее пан Феликс. – Сегодня тебе

музыки больше не будет.

Лошадёнка, прихрамывая, заковыляла прочь от окошка.

– Видал, пан боярин, диво? Такая удивительная кляча – очень охоча, до музыки. Как

заиграю в свирёлку, то конь мой сам под окошко и приходит. Очень любит музыку. Ха! – И

пан Феликс, стоя у окошка, скользнул глазами по первой открывшейся наудачу странице. –

Фью-фью-у-у... – вытянул он губы, оборотясь к князю Ивану. – Откуда на Московщине такая

книга? Ибо это очень знаменитая книга. Это есть пана Мюнстера труд. Это космография пана

Себастьяна Мюнстера, очень знаменита.

– Козма... Как сказал ты?.. Козмаграфья?

– Так есть, космография.

– А что она, козмаграфья эта?.. К примеру ты б мне вычитал из нее немного.

– Космография?.. – шагнул к князю Ивану длинноногий шляхтич. – Да это

презнаменитая наука. Это описание строения целого света. Это описание вращения звезд и

всего шара земного. К примеру...

– Чего?.. Шара?!

У князя Ивана под кафтаном взмокла от жары рубаха, а от быстрой речи шляхтича

глубокими бороздами пошли по лбу морщины.

– Так, шара! Ведь земля наша кругла, как шар. Ну, как пушечное ядро...

«Ой, что ты? Слыханное ли дело!» – едва не вырвалось у князя Ивана, и морщины

выступили у него уже и под глазами и на переносье.

А пан стал бегать в штанах своих исподних из угла в угол да размахивать бывшею у него

в руках книгою, точно алебардой.

– Так и есть!.. Так и есть!.. – выкрикивал он ликуя. – Шара!.. И шар этот вертится,

вертится!.. Так и сказано в книге Николая Коперника «О вращениях светил небесных». Ибо

это такая знаменитая наука!..

– А столбы?.. – только и смог бросить ему с плашки своей князь Иван.

– Какие такие столбы?.. – заорал во всю свою мочь шляхтич, надвинувшись на князя

Ивана. – Что это еще за столбы, ваша милость?..

– Сказано в священном писании, в ветхом завете, – заметил ему учтиво князь Иван: –

господь сдвигает землю с ее основания, столбы же ее колеблются.

Пан Заблоцкий уронил на пол книгу, упер в бока руки и загрохотал таким неописуемым

смехом, что в чулане за дощатою стенкой какая-то посудина так и покатилась с полки.

– Ха-ха-ха!.. – стреляло у неистового пана из разверстой, словно пушечное жерло,

глотки. – Ха-ха-ха!.. Ну, боярин, и забавник!.. Столбы!.. Ха-ха-ха!.. Да то ж, боярин

вельможный, поповские басни, то ж пресмешные выдумки поповские! Ха-ха-ха!..

И пан, готовый вот-вот разорваться от смеху, полез в чулан и вышел оттуда с двумя

оловянными ковшиками и немалою на вид фляжкой.

XI. ТИШКОМ ДА НИШКОМ

У князя Ивана горела голова от крепкой панской водки, от быстрых речей шляхтича, от

натуги, с которой силился князь уразуметь их смысл. Ему казалось, что под ним трес нула

земля и туда, в эту черную дыру, летит теперь с шумом и лязгом все, на чем с лихой отвагой