Беруны. Из Гощи гость

вздрагивала на черной груди; старик улыбался учтиво и живыми своими глазами глядел пану

Феликсу прямо в глаза. Пан Феликс вскочил, отвел правую руку в сторону, левою брякнул, о

саблю и поклонился старику в черном плаще.

– Прошу прощения, милостивый пан, – забормотал шляхтич, указав незнакомцу на место

за своим столом. – Прошу пана, в добрый час, во славу божью, троицы святой...

У старика сбежала с лица улыбка.

– О какой троице говорит пан милостивый? – спросил он, медленно выговаривая мало,

должно быть, привычные ему польские слова. – Я знаю только единого бога, но слыхал и о

людях, что язычески поклоняются троице, следовательно – трем богам.

Услышав такое, пан Феликс захлебнулся тут пивом, уронил на стол кварту, рот разинул.

А старик сел напротив и велел подать и себе кварту, а кварту пана Феликса снова наполнить.

И, когда пан Феликс пришел в себя от неожиданности и испуга настолько, что вспомнил о

своей кварте, которая пенилась перед ним на столе, старик улыбнулся и молвил тихо:

– Только так верую, ибо так приказывает мне мой разум.

– Но милостивый пан должен знать... – закипятился пан Феликс.

– Я знаю то, что знаю, – не дал ему докончить старик. – И не более того. Суеверия и

бредни, дикий плод ничем не сдерживаемого воображения, – достойно ли это человека, ныне

уже исчислившего движение планет и близкого к открытию самого эликсира жизни?1

Старик оглянулся, склонил голову и добавил:

– Я называюсь Фавст Социн и ищу в этих местах убежища и приюта. В Кракове две

недели тому назад в отсутствие мое озверелая толпа, подстрекаемая иезуитами2, ворвалась в

мой дом и предала уничтожению мои рукописи, мои книги – всё, что попалось ей на глаза.

Отныне участь скитальца мне желаннее оседлости в нечестивом городе, где согласно

обитают насилие, фанатизм и глупость.

– Милостивый пан! – приложил пан Феликс к груди руку. – Можно ли мне такого

многоученого пана... Как шляхтич до шляхтича... Халупка моя тут вот, за горкой... С

обнаженной саблей должен я охранять покой вельможного пана. И разноверство тому не

может быть помехой. О! Да коли правду молвить... – Тут пан Феликс подмигнул старику,

назвавшемуся Фавстом Социном: – Если уж всё от чистого сердца, без хитрости и выкрутов,

так я и сам себе думал: лжет пан ксендз3, ой, лжет!.. Уж коли троица свята, то чему ж так не

быть и четверце святой?.. Ха-ха!.. А там пойдет и пятерик и шестерик. Ха-ха-ха!..

И пан Феликс хохотал, откинувшись на спинку стула, расставив широко руки, разложив

ладони по обе стороны стола. Потом спохватился, вскочил, брякнул рукой о саблю и

1 В то время ученые-алхимики стремились открыть так называемый эликсир жизни, обладающий якобы

свойствами излечивать все болезни, возвращать молодость, превращать дешевые металлы в золото. Эликсир

этот, разумеется, не был, да и не мог быть открыт, но в поисках его алхимия попутно сделала ряд действительно

ценных открытий, легших в основу научной химии.

2 Иезуиты – члены воинствующего католического общества (ордена), основанного испанцем Игнатием Лойолой

для борьбы с «ересями». Иезуиты для достижения своих целей не брезгали никакими средствами.

3 Ксёндз – польский католический поп.

поклонился своему новому знакомцу:

– Прошу милости вельможного пана... Тут вот, за горкой, халупка и огородик, все мое

именье.

Они вышли вместе из корчмы. В открытое окошко видел корчмарь, как по дороге в гору

поднимаются два человека: высокий старик в черном плаще и шумливый пан из ближнего

Заболотья. Они шли медленно, и Заблоцкий почтительно поддерживал старика, ведя его к

своему дому, дранчатая крыша которого чернела из-за поросшей диким хмелем горы.

Фавст Социн, известный ученый и противник католической церкви, прожил у пана

Феликса всего только неделю. Но и этого было достаточно для стремительного и пылкого

пана. Он даже пошел дальше своего учителя и, сидя в корчме, громогласно отвергал не

только святую троицу и предвечное существование Христа, но и божественность его. Уже

после первой кварты стоялого пива, варить которое корчмарю Ною помогал, должно быть,

черт домовой, до того оно было занозисто и крепко, – уже после первой кварты этого напитка

Заблоцкий произносил свое первое слово о том, что все веры равны и все люди равны и оди-

наковы: поляки и литвины, татары и евреи, немцы и белорусы. Так было после первой

кварты. Но ведь кварт было неисчислимо. Поэтому, дойдя до третьей и четвертой и пе-

ревалив через пятую, пан Феликс Заблоцкий уже не только отрицал все церковные таинства и

обряды, бессмертие души, рай, ад, страшный суд и загробную жизнь, но даже самые иконы

святые называл болванами и псами. И скоро по всей округе, через все усадьбы шляхетские

прошла о пане Заблоцком худая слава. Старые греховодники и молодые повесы все были

согласны на том, что Заблоцкий запродался черту, и называли при этом пана Феликса