– Мы всех их убили. Всех, но Есса мне свидетель… я не хотел. Поверь мне, Ульдин.
– За что ты это нам сделал? Конин!
– Я не Конин. Звали меня Яксой… Впрочем, все едино.
– Ты убил ее… Мое солнце, мое второе «я». Мой весенний цветочек в серой степи. И я спрашиваю: за что? Настолько мы были дурны с тобой?
– Меня подло обманули! Лестек из Бзуры и его домарад. Приказали убить баскаков. А это были вы…
– Тогда убей и меня, – заплакал Ульдин. – О-о-о, Мать-Небо, прими меня, укажи мне путь по Древу Жизни. Пусть Мангус проведет меня и охранит от злого Каблиса. Убей меня. Во мне нет уже жизни, если она мертва. А так тебя вспоминала. Воистину, бес идет по твоему следу. Вот он, тот. Не доверяй ему! Он тебя предаст! А теперь – даруй мне милость!
– Я стану носить тебя на руках, Ульдин. За то, что я сделал…
– Гунны уже нет. Потому нет и смысла. Я не могу ходить, не буду больше тараканом, калекой. Посмешищем. Я, Даркан Сурбатаар, который в сорочке и с саблей пошел на лендийские отряды на Рябом поле.
– Я был Конином. Отныне я Якса Ульдин. Буду носить твою тамгу на щите как покаяние.
– Пусть она сбережет тебя от Вигго, от всякого зла. Я благословлю тебя, но прерви мои страдания.
– Сурбатаар, я…
– Ты перебил нас всех – и еще сопротивляешься? Будь ты проклят! Трижды…
– Могке! Ступай сюда!
– Не он! Я не стану служить злому духу после смерти!
– Наклони голову! Чтоб все это бесы взяли!
Сурбатаар Ульдин подтянулся на руках, оперся, склонил голову над землей. Дернул за рубаху, оттянул ее, обнажая шею. Ждал.
Якса поднял меч. Размахнулся. И одним ударом перерубил нить старческой жизни.
Вконце они сложили тела кругом вокруг очага, обрезали все веревки и шнуры, завалили юрту на убитых. Принесли сухих веток и щепок.
А потом Якса поджег жертвенный костер. Долго и в молчании смотрел, как огонь пожирает юрту, в которую он некогда входил за советом и добрым словом. Как пожирает семью, которая была у него на этом свете. Все, что он любил и что ему было нужно.
– Что ты наделал! – рявкнул с яростью. Схватил левой рукой Могке за голову, за отрастающие волосы, а правой принялся бить его, толочь, лупить кулаком до крови. Бес послушно сносил это, без единого стона.
Наконец Якса, вероятно из-за его покорности, прекратил.
– Что я сделал?! Что мы сделали… брат.
Вдруг в безумии он обнял беса, прижал к себе. Стояли так долго, хотя Вигго был холодным, далеким, равнодушным, словно труп.
– Никого у меня, кроме тебя, не осталось, – прошептал он. – Никого, Могке. Никого.
– Тогда сделай милость, прошу, – сказал бес. – Зови меня Вигго. Я стану им притворяться. Потому что мое имя… причиняет боль.
Якса кивнул.
– Ступайте отсюда прочь, приблуды! – кричал из окна на привратной башне Брежавы домарад Иво. – Вы убили хунгуров, за которыми прилезут следующие как зараза, а мы забрали их стада – потому с господином Лестеком вы квиты! Мы не хотим видеть вас тут, потому что вы приносите несчастье. Нигде не сумеете схорониться, никто не отворит перед вами двери, когда палатин спустит на вас своих гончих! Он должен это сделать, должен отомстить за хунгуров, иначе сам падет столь же низко, как вы.
Якса молчал, поскольку ждал такого. Вигго просто смеялся.
– Валите на шлях, приблуды! – орал домарад. – Лже-Якса, хунгурский ублюдок! Всегда будешь тут чужим! Никто не поверит тебе, никто не примет! Левко! – крикнул он стражнику. – Покажи ему, что будет, если он вернется.
Вызванный воин натянул лук, зашипела стрела, воткнулась за три стопы от копыт Перуна. Конь вскинул голову, но всадник не шевельнулся.
– Едем. – Якса обернулся к Вигго. – Мне кажется, нам тут не рады.
– Не станешь приносить клятву? Не захочешь мстить?
– Кому?
– Всему проклятому роду Бзуров. Их холопам, слугам, невольникам и селам.
– Не стану. Что, теперь назовешь меня Флоком? Бабой?
– Назову.
– Я ему прощу. Ему, Лестеку. Слишком много этой мести.
– Говоришь как баба.
– Я уже не хунгур. Он бы мстил. Или бил бы челом и притворялся, что кровь – вода. Пусть живет в мире Лестек, у которого я отобрал отца. Как и моего забрал каган. Едем.
– А куда?
– В лес, Вигго! Где же еще мы можем найти укрытие?
И они двинулись: оруженосец и бес. Ехали шагом, рядом, вдвоем, плечом к плечу. Перун, уставший, мотал головой, грыз мундштук. Дикий Аман фыркал.
– Откуда ты знаешь, – сказал вдруг скандинг, – что тебе открыто мое истинное имя? Бесы всегда брешут.
– Это неважно… Вигго. Если ты меня убьешь, исчезнет то, ради чего живешь в этом мире. Понесешь мою душу в бездну, но и сам провалишься туда купно со мною. Потому прошу тебя – убей меня.
Вигго рассмеялся, обнажив белые зубы.
– А ты умен, господин Якса. Убить тебя? Зачем? Еще не время. Всегда будет минутка, к тому же я вправду хотел бы немного пожить. Мало познал я жизнь как сын Булксу. Потому – что прикажешь, брат, друг и лендийский господин?
– К лесу! Там свобода!