Бес идет за мной

Прежде чем хунгуры приходят в себя, он прыгает над лежащим, достав меч… Мчится дальше, раздавая удары, ломая руки, раскалывая головы одной тяжестью оружия. Падает выпущенная из руки сабля, кровь пятнает мех снежной ламы. Крики, вопли, стоны встают под дубом, как в языческие времена, когда богам леса приносили человеческие жертвы! Кто-то бьет в корчах пятками в землю. Другой воет и ползет, тяжело раненный. Темная кровь брызгает из перерубленной артерии. Рвется пояс с саблей, падает лук с непущенной стрелой. Дрожит и пытается отползти воин со сломанной ногой, прежде чем меч Яксы успокаивает его окончательно.

И вдруг становится тихо, смолкают гортанные возгласы, перекрикивания. Стихает топот испуганных убегающих лошадей и последних из всадников. Еще один, хромая – бежит в лес. Якса хочет догнать его, но кто-то встает у него на пути. Он поднимает прямой рыцарский меч. Последний враг, противник.

Якса не бьет в клинок. Сокращает расстояние, подбивает снизу, лупя в предплечье и ломая кости. А когда враг корчится, меч выпадает из его правой руки, то лупит тупым клинком снова – сверху, по той самой руке, полностью ее ломая.

– Якса-а-а! Якса-а-а! Милостью Праотца прошу! Милостью Ессы! Якса-а-а!

Мир замедлился, расплылся в звуках и запахах. В вони железа и крови. А Якса увидел лежащего перед ним Грота. Правое предплечье сломано так, что куски кости торчат из раны. Инок был словно безумный – трясся, рядом лежал его меч.

– Якса-а! – выл он. – Это я, Грот! Что ты наделал? В тебя что-то вселилось. Ты сломал мне руку.

– Как это… Хунгуры… Не понимаю…

– Ты побил их всех, – стонал Грот. – Переломал им кости, добил раненых. Как упырь, бес. Как вечный визгун. Ты убивал их взглядом, замораживал ужасом, движением, дыханием. В тебя что-то вселилось! Что ты наделал? Что ты… такое?

– Ты хотел, чтобы я был мужчиной. Оруженосцем, что найдет в себе силу для боя и трудов. Ну так… я им и стал, – с трудом произнес Якса.

– Ты искалечил меня! Чтоб тебя бес в леса унес! Чтоб тебя… – бормотал инок. – Нет времени. Нам пора уходить. Бери тряпку. Перевяжи мне руку. Бери ремень и затяни его у локтя. Сильнее. Что, сука, теперь нет сил?! Ты… хунгурское отродье. Я из худших боев целым выходил, а ты… Ну ладно, вяжи, вяжи!

– Ты все время говорил, день за днем, что страдание, боль, страх и печаль закаляют человека. Так будь сам как битый молотом камень, железо на кузнечной наковальне. Укрепляй тело и дух, чтобы сделаться великим!

Грот яростно молчал. Закусил губы так, что потекла кровь.

– Помоги мне сесть на коня. Все расплывается. Возьми мой меч, и лучше бы нам не повстречать людей палатина. Едем! Быстрее, помоги мне.

– Куда? – спросил Якса уже в седле.

– И ты еще спрашиваешь? К Могиле! Там помогут. Быстрее!

Они двинулись галопом. Потом – еще быстрее. Рука Грота истекала кровью, он оставлял за собой след из капель.

Уезжая, Якса оглянулся на поляну. Увидел под дубом кучу трупов. И бледную фигуру посреди всего этого, которая кланялась ему словно призрак.

* * *

Когда они вечером добрались до пустыни в Могиле, Грот начинал бредить. Сломанная рука горела огнем, из открытого перелома сочилась кровь. В конце Яксе пришлось сойти с Перуна и вести коня – придерживая инока, чтобы тот не упал.

И все же Грот направил их в нужное место, ведомый безошибочным инстинктом. Далеко на севере, на Круге, что выступал там первыми скалистыми отрогами, среди стройных лиственниц и еловых лесов. Могила стояла как не доступное никому гнездо на серых скалах, мощнее, чем замок. Издали, с другой горы, Якса с удивлением смотрел на строение – длинный раскидистый, увенчанный двускатной крышей неф. На полукруглую башню и широкие пристройки белого камня, неловко к ней прилепившиеся – словно ласточкины гнезда. Крыты здания были гонтом, иной раз – соломой. Их ограждала еще стена и каменная башня с вратами. По сторонам хранили пустынь пропасти, из которых доносился только щебет птиц, крики ястреба и шум невидимых горных потоков.

– Открывайте! – кричал Якса, сколько было сил. – Вы ведь не хотите, чтобы брат Грот умер под башней вашего скита?! Я ведь его не оставлю! А если он умрет – ваша будет вина и ваш грех.

На него смотрели, он чувствовал себя почти как дикий зверь в ловушке, когда на того глядит спокойный глаз охотника. Потому – метался, лупя в ворота, кричал, призывал.

Грот едва держался в седле, кренясь так, будто собрался упасть. Стонал, шептал что-то несвязно, из чего можно было понять всего одно слово: Томира.

Вдруг, когда Якса уже утратил надежду, стукнул засов и в воротах отворилось крохотное окошко.

– Чего ищите, пропащие души? Нет у нас ни убежища, ни еды. Ступайте в лес, там будете в большей безопасности, нежели с пустынниками.

– Я привез к вам брата Грота. Он ранен, умирает, потерял много крови.

Кто-то долго, в тишине, размышлял.

– А сам ты кто?

– Кони… То есть Якса из Дружичей.