Бес в серебряной ловушке

Тетивщик чувствовал, как в голосе Паолины позванивает туго сжатая пружина – так говорят люди, пытающиеся взять верх над какими-то сильными чувствами. Мерный шорох пальца по страницам прекратился, теперь сухо шелестело и поскрипывало сукно: послушница мяла полу рясы.

– Паолина, – Пеппо до боли стиснул кулаки, – я пришел не сплетничать. В тот день в Гуэрче началась странная полоса событий, и все они как-то связаны со мной. Кто-то преследует меня по пятам, не чинится ни расходами, ни потерями, и доселе мне удавалось ускользать по чистому везению. Только не всем везет, как мне. И предназначенные мне камни попадают в совсем не виноватых людей. Я должен остановить это, Паолина. Понять, кто травит меня и почему. А вы… похоже, видели его.

Послушница поколебалась.

– С вашим другом тоже что-то неладно? – спросила она осторожно и мягко.

– Годелот пропал, и я ничего не знаю о его судьбе. – Пеппо прикусил губу. – Боюсь, до него уже добрались.

Паолина вздохнула и надолго умолкла. Потом машинально перелистнула несколько страниц:

– Я мало могу рассказать вам, Пеппо, – медленно и неохотно проговорила она. – Это был монах. Роста не приметила, но выше меня, уже немолодой. Черный плащ, белая ряса. Быть может, из братьев-доминиканцев. Пожалуй, самый обычный. Хотя есть в нем какая-то странность. Какой-то пустяк, но он меня удивил. Только я не помню, что именно. А еще у него глубокий приятный голос. Очень спокойный, даже ласковый. И от этого как-то по-особенному жутко. У него был подручный, тоже монах. Вот тот настоящее чудище. Тощий, отвратительный и злобный. – Паолина зябко поежилась. – Берегитесь их, Пеппо. Это страшные люди. И если они и правда охотятся за вами – оборони вас Господь.

Тетивщик почти физически ощутил, как девушка содрогается, будто от холода.

– Паолина… Что они сделали вам? – спросил он, не надеясь на ответ, но вдруг чувствуя, как со дна души поднимается необъяснимая ядреная ненависть.

Послушница же неожиданно резко и гулко захлопнула книгу.

– Да что же за тоска! – В только что размеренном и мягком голосе прозвучал истеричный надрыв. – Сколько просить-то можно! Падуанец, не лезь в душу! И не рядись в дурака, это сестрам можешь головы морочить, а я знаю, что ты зришь куда глубже любого зрячего! Ты свое спросил – я без утайки ответила, остальное – не твое дело! А что ты беду за собой по пятам водишь – твоя правда! Дядюшку Джакопо помнишь, кузнеца, что граппой вас с другом угощал? Так вот, вечером того дня, когда меня… Словом, в тот же день его у реки убитым нашли! Кнутом весь исполосован и задушен. Вот тебе вся правда, падуанец!

Онемевший Пеппо услышал, как девушка отложила Евангелие и срывающимся голосом забормотала Символ веры. Сложив ладони, он, будто сквозь толщу воды, слушал молитву, а потом горячо и истово перекрестился. Впервые с начала своих мытарств он ощутил, что ему по-настоящему страшно.

Глава 24 Два урока житейской науки

Один… два… три…

Годелот глубоко и размеренно дышал, рефлекторно напрягая мышцы и чувствуя текущие по вискам горячие капли пота. Не вздумай орать.

Четыре… пять… шесть…

Шотландец прикусил губу, с бездумным вниманием цепляясь взглядом за солнечный блик, легкомысленно поблескивающий на сапоге капрала. Плечи свело мерзкой судорогой, словно к самой коже поднесли пылающий факел. Фарро угрюмо сопел, занося над новобранцем плеть. В отличие от тощего монаха, что истязал Годелота во время допроса, капрал не находил в экзекуции удовольствия и исполнял наказание с видом добросовестным, но хмурым.

Семь… восемь… девять…

Тонкие крученые ремешки хлестко и жгуче впивались в обнаженную спину, сдирая струпья с прежних ран. От боли ломило затылок. Молчать. Еще немного.

Десять…

Подросток изготовился к следующему удару, но Фарро вдруг остановился и бросил плеть на пол. Послышались громыхание, плеск, и на спину Годелоту полилась ледяная вода. Шотландец зашипел, зажмуриваясь, а капрал отставил бадейку на бочонок.

– Поднимайся, пострел. Одеваться пока не советую, прилипнет полотно к ранам – потом взвоешь.

Годелот медленно привстал со скамьи:

– Это все, мой капрал?

Фарро озадаченно фыркнул:

– Не хватило? Так что за печаль, иди еще чего отчебучь – полковник добавит. Только будет тебе, дуралею. Его превосходительство мальцам навроде тебя и десять редко прописывает. Не та у вас еще жила. Собирай пожитки и ступай за мной.

Годелот поморщился: снисходительный тон капрала его задел. Однако, хоть шотландец и не понял причин неожиданного полковничьего милосердия, настаивать на оставшихся пяти ударах он нимало не собирался. Подобрав с пола камизу и колет, подросток двинулся за Фарро. Тот провел его мимо пустой караулки, снял со стены факел и затопал вниз по крутой лестнице в темноту, пахнущую сыростью, мхом и кисловатым душком винных бочек. Дрожащий свет факела скользил по стенам коридора, местами позеленевшим и поблескивающим влагой. То и дело попадались массивные низкие двери, запертые на амбарные замки. Наверняка это были кладовые.