Бесчувственные. Игры разума (СИ)

– Послушай меня, прошу тебя!.. – Коннор пытался держать вырывающуюся бывшую напарницу, прижимая ее к себе всем телом. Он не смотрел в зеленые глаза, боясь встретить там ненависть, но при этом игнорировал все ее попытки отпихнуть, освободиться, старался говорить нетерпеливым голосом. – Я люблю тебя, люблю! Видишь?.. я сказал это… только прошу тебя, очнись, пожалуйста!

Пыхтения Анны становились все более приглушенными, попытки оттолкнуть не такими порывистыми. Девушка продолжала сопротивляться, однако уровень стресса в организме зашкаливал. Это было на руку, и Коннор продолжал говорить…

Андроид, ставший второй личностью больного рассудка, не сводил с меня выжидающего взора. Я слышала его голос, такой упоительный и родной, но при этом сама личность ничего не говорила. Не удивительно. Ведь этот голос принадлежал реальному хозяину.

Он меня любит?.. но он же никогда этого не говорил. Всегда предпочитал использовать язык прикосновений, считая слова лишь бессмысленным ветром. Да, мне нравилось, когда Коннор в ответ на признания в чувствах бережно убирал волосы за спину, как бы отвечая взаимностью на другом языке. И все же порой хотелось услышать в ответ те же слова, о которых мечтает услышать любой любящий человек.

Всматриваясь в темноту, я старалась найти источник. От голоса, что отзывался эхом со всех сторон, веяло теплом и уютом, и в то же время страхом и скорбью. Улыбка не сходила с моих губ, когда я, вернувшись взором ко второй личности с распростертыми объятиями, сделала несколько шагов навстречу. Тьма, жалобно пища за спиной, тут же отдернула свои языки перед увеличивающимся лучом света, спускающего на двоих прижимающихся друг к другу золотые нити.

Удары прекратились, как и порывистое пыхтение. Женские руки, обтянутые плотными синими рукавами, безвольно спустились к земле. Коннор не торопился смотреть в лицо Анны: андроид продолжал прижимать к себе солдата, плотно сжимая глаза. Смотреть на все это безумие было по странному страшно, не сравнимо с тем, что приходилось испытывать на «Иерихоне» перед лицом смерти. Там была только тревога за возможное окончание истории прежде, чем Коннор смог бы хоть как-то помочь девиантам. Здесь это был страх, продиктованный совершенно чуждым состоянием столь близкого человека. Пару месяцев назад Анна прижималась к нему на диване, встречая рассвет в окне гостевой комнаты, а сейчас пытается убить любыми способами, рыча, как взбешенный зверь. Но даже когда буря утихла, и единственным источником шума был ветер – детектив, весь в пыльных пятнах на синем костюме, продолжал молча прижимать к себе успокоившегося солдата.

– Коннор… – донесся хриплый, уставший голос. – Я хочу домой…

Тепло Коннора пропитывало меня насквозь, хоть тело и продолжало сотрясаться от усталости перегруженной скачками туда-сюда нервной системы. Голос в голове исчез, растворился в шуме ветра, рассеявшись вместе с тьмой. Я смотрела пустым взором на звезды, боковым зрением отмечая колыхающиеся выбившиеся темные пряди андроида, что продолжал меня сжимать в объятиях на пыльном асфальте. Плечи нещадно жгло от царапающих швов, тут же закрывая потертости на раскрасневшейся коже. Мне было так тепло, и в то же время холодно. Сбивчивый сердечный цикл не давал в полной мере глотнуть свежего речного воздуха, однако я не испытывала кислородного голодания. Разве что мышцы трясло, в груди царила пустота.

Я не могла смотреть Коннору в глаза, когда андроид наконец разжал меня и, придерживая над землей, тоскливо посмотрел в лицо. Все, что я могла делать – цепляться за его плечи, и ненавистным взором смотреть в упор на разочарованного Камски, что по-прежнему сидел на мостике и уже без какого-либо интереса наблюдал за нами. Он знал – я больше не возьмусь за оружие. Ведь буквально пару минут назад я шла к нему уверенным шагом, упиваясь затвердевшими мышцами, и вот, вдруг нахожу себя лежащей на площадке в плотно сжатых руках девианта, при этом ощущая только слабость и легкую сонливость.

Секунды складывались в минуты. Мы словно застыли, гадали: что делать дальше и как после всего этого жить. Уверена, еще долгое бы время находились в оцепенелом состоянии, если бы не разразившийся криком седовласый Андерсон, злобно пыхтящий и беснующийся из стороны в сторону:

– Знаете что? Катитесь-ка вы все нахрен! Ты иди нахрен! И ты иди нахрен! – мужчина указывал на нас поочередно указательным пальцем, пока Коннор помогал мне, еще ничего не понимающей, сесть. Когда же мужской палец указал на вознамерившегося что-то сказать Элайджу Камски, лейтенант зарычал так грозно, что даже у меня от такого злобного голоса побежали мурашки. Камски поспешно закрыл рот. – А ты вообще засунь свой язык в задницу и катись к чертям собачьим из страны на все четыре стороны! Устроили мне тут Санта-Барбару на старости лет! Как же вы уже задрали со своими петушиными разборками!