Бесчувственные. Игры разума (СИ)

Мне нравилось все это слушать, и в то же время я ввергалась в некую неловкость, смущение. Точно мне только что рассказывали что-то слишком интимное и личное. Отчасти это была правда. Однажды после несостоявшейся любви в постели я задалась вопросом, на кой черт андроид позволил себя увести в кровать и раздеть себя до пояса, если в принципе не планировал слиться вместе в цикличном движении тел? Теперь ответы лежат на поверхности, бери и поглощай.

Я не смела двинуться с места, все так же отклонившись в сторону и с некоторым удивлением глядя на Коннора. Он выглядел так потерянно и тревожно, словно и сам до конца не понимал всех своих чувств. Это смотрелось забавно: некоторое время назад девиант с искрящимися возбужденными глазами придавливал человеческое тело к полу, показывая свою власть, и вот вдруг сидит себе тихонько, как невинный потерявшийся на дороге щенок. Даже раньше андроид старался держаться учтиво, всегда прямо и уверено, при этом воспитывая во мне ту же стабильность. Как много лиц в тебе, Коннор! Даже и знать не знала, что андроид с порушенными программными обеспечениями может быть таким разношерстным.

Что он мог рассказать? Что едва не сорвался с цепи, нависая над хрупким силуэтом девушки в темном бордовом платье? Что смесь адреналина и дофамина, которые уже были ранее ощутимы при приближении мимо проходящих людей, вдруг стали такими важными, сочными, такими желанными? Коннор смотрел в огонь, вспоминая безумство системы в свете телевизионного экрана. Он даже не отдавал себе отчет, когда позволял Гойл стаскивать с себя одежду, вести за руку к постели, притягивать к себе на кровать одним только возбужденным взором. Вспышки человеческих гормонов, ощущаемых при прикосновении носа к коже и при поцелуях, сбивчивый шепот сердца, стоны и увеличенная температура женского тела буквально сносили все программные рамки, заставляли базисные функции адаптации под поведение людей трещать. Это еще одна причина, почему детектив покинул отель, быстрым шагом еще несколько часов блуждая по ночным улицам. Только после того, как потерянно и мрачно водрузился в сиденье самолета напротив молчаливой Рейн отметил в своем костюме нехватку галстука. Настолько сильно он был поглощен ненавистью Гойл и собственным страхом перед вдруг треснувшим контролем над собственной системой. Как видимо, он не зря боялся этого, учитывая, какие синяки остались на теле Анны.

Анна молчала, глядя на него с напряжением со стороны. Коннор снова слышал шепот сердца, но на этот раз это тревожное состояние в примеси с неестественным восхищением. Неужели она восхищалась им?

– Ты поэтому себя так странно вел… ну… ты понял? – смущенно прошептала Гойл.

– Я испугал тебя? – виновато спросил Коннор, взглянув в блестящие зеленые глаза. Испугом там и не веяло, учитывая, что Коннор даже сейчас ловил дурманящие нотки серотонина и адреналина вокруг бывшей напарницы. Но никак не кортизола или иного гормона страха.

– Нет, но я пытаюсь все до конца понять.

Ох, если бы он и сам мог все до конца понять! Понять то, почему система сигнализировала красным цветом о разрушающейся программе самоконтроля! Почему одновременно болезненно плохо и одуряюще хорошо было целовать покрывающуюся мурашками кожу человека за закрытой дверью на приеме в Кливленде! Почему уже привычные синие рамки разрушенного мира, что обычно медленно передвигаются вокруг, вдруг завертелись в бешеном темпе! Как приходилось сдерживать желание сорвать одежду с Анны, заставив ее вспыхнуть в новом, более сильном гормональном взрыве!

В нем было так много нового и неизведанного, и это пугало. Еще сильнее стало пугать, когда час назад Гойл вновь коснулась металлической бляшки ремня. А ведь андроид уже тогда испытывал скорое критическое отключение от перегрева переписывающихся раз за разом кодировок, что пытались спасти положение и привести системы в баланс. Внезапная реконструкция, что, кажется, пыталась остановить Коннора в его решении ответить человеку взаимностью, тут же просчитала потерю контроля и не самые приятные последствия этого. Пришлось приложить не мало усилий, чтобы проигнорировать неутешительный прогноз, однако очередная вспышка дофамина в теле Анны напрочь заставила забыть о последствиях.

– Прости, – вспомнив о хмурящихся глазах Анны, что порой вскрикивала от боли, Коннор все же стыдливо спрятал взор. – Я потерял контроль.

Потерял контроль? Мягко сказано, Коннор! Едва не обезумел от перенапряжения системы! Все эти оповещения: о высоком количестве гормонов, причиной которых стал он сам, о вышедшем из нормы пульсе, о разрывающейся собственной биосинтетической оболочке под воздействием нетерпеливых пальцев Анны – все это перенапрягало систему, заставляя желать большего! Коннор даже не помнил, в какой момент вдруг возжелал ощутить человеческую кожу максимально близко, усилив датчики до максимума и впитав бионическое покрытие с рук. Но зато помнил, каким гормональным взрывом отозвалось женское тело на соприкосновение к холодному пластику. Дальше он помнил лишь отчасти.