Бесчувственные. Игры разума (СИ)

Высокие, черные ворота смотрелись, как двери в то самое чистилище, о котором в воображении было написано на табло в аэропорту. Андроид повернул ключ зажигания, заставив гул двигателя умолкнуть. Исчезнувшие вибрации сиденья должны были придать сил, как символ окончания поездки, но я не могла чувствовать себя уверенно. Перед глазами простиралась обширная территория за решетчатым, стальным забором, полностью усеянная зеленой, сочной травой.

– Ты как-то сказала, что не попрощалась с близкими.

Уверенный, но притихший тон Коннора отозвался электрическим разрядом, и все хаотичные мысли замерли в одно мгновение. Взгляд встревоженных глаз старался заглянуть дальше ворот, однако ничего, кроме далеких памятников, зеленой травы и редких деревьев не мог найти. Впрочем, больше ему искать было нечего.

Я не решалась открыть дверь и выйти наружу. Любое движение грозилось стать началом панической атаки, но на деле чувства просто накручивались испуганным сознанием. Облизнув пересохшие от напряжения губы, я жалобно посмотрела в карие глаза, что так же были полны беспокойства. Мой взор словно бы просил разрешения на дальнейшие действия, ведь самой принимать такое решение казалось невозможным.

Андроид верно расценил мой умоляющий взгляд, ободряюще вскинув брови. Большего мне и не требовалось. В следующее мгновение ветер вновь подбросил мои волосы, дверца скрипнула под натиском женской руки. Стоять напротив черных ворот было так страшно… и в то же время волнительно. Словно бы там меня и впрямь ждали близкие, словно бы там была долгожданная встреча с самыми прекрасными на свете людьми. Они и впрямь были прекрасны, вот только когда-то давно, в истекшем прошлом.

Высокие ворота легко поддались, но протяжно скрипнули в ответ на давление похолодевшей руки. Я не осознавала своих действий. Просто шла вперед, ориентируясь исключительно на мышечную память. Некто изумительный в своих поступках шел следом за мной, внимательно наблюдая за моим поведением. Вряд ли Коннор был уверен на все сто процентов, планируя эту поездку, однако пока он был спокоен, видя перед собой погруженного в светлые воспоминания человека. Кладбище должно вызывать страх, боль, грусть, но во мне играет только безмерное спокойствие и полное смирение. Я и впрямь с ними не попрощалась. Отец умер далеко на севере России, мать погибла сразу под колесами машины. Даже брат слышал мольбы простить вместо «прощай, я люблю тебя». И если на могилы родителей я приходила в течение всей жизни с братом, то Дака посетила лишь раз, во время похорон. Больше эти места не посещались мною после ухода на службу.

Трава шелестела под ногами, но я была слишком сильно погружена в чертоги памяти, чтобы вникать в суть происходящего. Ветер все так же трепал волосы, временами заставляя жмуриться. Памятники сменялись друг за другом, все серые, черные и белые изваяния находились на почтительном расстоянии друг от друга. Одна из статуй изображала плачущую над сыном мать. Еще один черный силуэт расправлял ангельские крылья, призывно приглашая рукой покинуть скорбный мир. Таких изваяний было десятки. Но еще больше было просто серых каменных блоков с обозначением имен и дат. Не все имели памятные слова, выгравированные по заказу близких, однако если и имели – мне было все равно. Я уже стояла напротив трех высоких, мраморно-белых плит, расположившихся под увесистой ивой. Никогда не любила это растение… мама всегда говорила, что на ее родине ива ассоциируется с плаксивой невинной девушкой, наивной и хрупкой. Этот мир не позволяет быть слабым. И все же именно это дерево так любила меланхоличная мать, посадив у могилы отца именно его.

Не ощущая слезливых комков в горле, я медленно осмотрела каждое изваяние. Все три были одинаковы по высоте, по толщине, по чувствам, возникающим в ответ на созерцание этих мест. Андроид бесшумно стоял в метре за правым плечом. Теперь белую рубашку скрывает синий пиджак с черной окантовкой, но глаза не скрывают умиротворения. Ему явно был по душе эффект, что вызвала эта поездка. Вот правда я не могла точно определиться, что именно царит в груди.

Мне хотелось дотронуться до холодной плиты, ощутить гладкость мрамора и шероховатость золотых надписей. И вроде покой внутри, но в то же время жалость и скорбь, выедающие легкие. Андроид дал шанс сказать последние слова, которые я не находила. Кажется, тоскливый изучающий мраморный рисунок взор говорит гораздо больше, чем пустые слова, унесенные ветром.

– Ива стала выше, – голос был ровным, стойким и одновременно с этим податливым. Сжимая губы в тонкую полоску, я практически не моргала, лишь вздрагивая время от времени ресницами. За спиной не доносился голос, видимо, Коннор ожидал от меня монолога.

Прижав руки к груди, я уткнулась губами в расслабленный кулак, словно запрещая себе разговаривать. Болтать в столь тяжком для души месте было святотатством. Лишь шепот листвы ивы под дуновением ветра мог нарушать тишину, и этот звук приятно ласкал встревоженный мышечный «двигатель».