Император:
Итак, раз мы согласны, что Бога трудно помыслить, в словах же выразить совсем невозможно, не будет ли сверхъестественным безрассудством много размышлять о Божием рождении? Всякий согласится, что такое следует чтить молчанием. Только вера может таковое почтить и убедиться, что это так, а не иначе. Ведь вера — это знание без доказательств. А раз это знание бездоказательно, то сверхъестественна и связь, которая неведомым образом, а не путем доказательства, соединяет нас с Богом превосходящим разум соединением. Поскольку же ни один из способов доказательства не соединяет нас с Богом, но только вера, как может быть чем-то познаваемым то, как Бог родил Своего Сына? Если же прибегать к языку образов, то можно сказать, что Бог родил Своего Сына, как ум рождает слово; имеется в виду — не произносимое и испускаемое в воздух слово, но соответствующее Его природе. Но и это уподобление дает довольно смутное представление, лишь отчасти, а не всецело разъясняя образ этого рождения. Только такую помощь в рассуждениях о Боге способны дать образы, почерпнутые из мира твари. Вот мы и говорим так: Бог рождает Своего Сына, как ум — слово и как солнце свое сияние, являющееся светом от света. Поскольку все рождаемое по необходимости подобно рождающему — человек ведь рождает единосущного себе человека, конь — коня, подобным же образом и маслина, а также иТело человека Бог создал, взяв прах с земли, как написано, душу же вложил в него от Себя вдуновением. А после этого Он взял одно из его ребер, наполнил его, и возникла Ева, — чтобы все происходили от одного начала, от Адама, а не от двух, от Адама и Евы. Затем Бог поселил их в раю и дал им закон, я имею в виду заповедь, позволяющую есть плоды всех деревьев в раю, кроме дерева познания добра и зла
Если же тебе кажется, что мы мало что тут узнали, обратим тогда внимание на слова Бога о сотворении человека по образу Своему, а также на слова Писания о том, что Бог вечером гулял по раю.
Все мы созданы по образу Божию и по подобию. Но, преступив Божественную заповедь, мы утратили подобие, сохранив лишь второе, образ — все люди вообще, и дурные и хорошие. Но подобие вновь воспринимается теми, кто усердно об этом заботится.