Беседы о литературе: Запад

Fidem rectumque, или «верность справедливости»

Тема большого, в нравственном смысле этого слова, закона, что чем-то принципиально отличается от тех законов, которыми руководствуются люди в обыденной жизни или судьи, когда наказывают преступников, присуща не только Священному Писанию, но и античной культуре.

На рубеже VII–VIII веков до н. э. греческий поэт Гесиод, цитатой из которого Осип Мандельштам взял слова «на каменных отрогах Пиэрии водили музы первый хоровод», рассказывает в своей поэме «Труды и дни» о том, как началось становление человечества. Так рождается первая в истории европейской цивилизации историософская схема.

«Создали, прежде всего, – говорит Гесиод, – поколенья людей золотое вечно живущие боги». Жили люди со спокойной и ясной душой, «недостаток был им ни в чем не известен, большой урожай и обильный давали сами собой хлебодарные земли».

Если сравнивать это место из Гесиода с первыми главами Книги Бытия, то можно легко понять, что так живет в саду Эдемском Адам. Ибо Бог дал ему «всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево», и только после изгнания из рая он был обречен возделывать землю, из которой взят, и в поте лица есть хлеб свой. Таким образом, представления о временах, когда урожай «давали сами собой хлебодарные земли», присуще как библейскому рассказу об Эдеме, так и представлениям древних греков о Золотом веке, что сохранены Гесиодом.

Золотой век в этой схеме сменяется Серебряным, затем Медным и т. д. Люди перестают почитать богов и начинают любить грозное дело Ареса, то есть войну друг с другом, и наконец наступает Железный век, когда между братьями исчезает любовь, когда дети отказываются почитать родителей, а правду заменяет собою кулак. Так на смену древней pietas, то есть благочестию, приходит право силы, право, при господстве которого человек озверевает.

Еще несколько строк из Гесиода:

И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.
Стыд пропадет, человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся,
Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно
Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.

Нельзя не заметить, что и эта картина во многом напоминает ту, что дается в Священном Писании: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (Быт 6: 5). Предел умножению греха кладет закон. Так появляется Десятисловие, или Декалог, формулировки которого заставляют вспомнить о том, чтó ужасает и Гесиода. Это и ложная клятва, которой один человек вредит другому – девятая заповедь, это и зависть – десятая заповедь. Тот маленький фрагмент из Гесиода, который был процитирован выше, говорит именно об этих двух последних заповедях Декалога.

Если же разобрать античный материал по-настоящему серьезно, то здесь могут быть найдены аналоги и другим заповедям. Разумеется, за исключением первых, то есть тех, которые напрямую связаны с Откровением и той правдой, которую возвещает человеку не Неведомый, если использовать термин апостола Павла, но именно Открывшийся Бог, Бог, который вывел тебя из земли Египетской.

В отличие от моральных постулатов, формулируемых античными авторами и восточными мудрецами, заповеди Моисея отличает не абстрактный морализм, а конкретная обращенность напрямую к тому, кто слушает или читает этот текст в данный момент. Хотя по содержанию аналоги практически всех заповедей можно с легкостью найти в греческих текстах VII–VI веков до н. э., в эпосе или лирических поэмах, в крайнем случае – у Эсхила или Софокла.