Беседы палача и сильги

Предки ныне живущих на склонах Трорна горцев сделали мудрый выбор, решив расположить древнее кладбище в этом месте. Над горным лугом, на высоте, где частые пятна белоснежного снега и льда перемежались с упрямой сероватой травой, где никогда не утихавший холодный ветер тоскливо завывал среди камней, а далеко внизу клубился пройденный нами пояс белесого стылого тумана, почти впритык друг к другу разместилось немало высоких каменных курганов. Сложенные из массивных камней, обросшие черным лишайником, могильные курганы неровными рядами вытянулись поперек горного склона и казалось, что это укутавшиеся в меховые одеяния древние старики великаны мрачно смотрят на раскинувшее внизу разноцветье лесов и долин.

Я впервые здесь. Но мне хватило одного взгляда и вот я уже знал где находится родовая гробница Часира…

В теле каждого кургана имелась испещренная рунами большая квадратная плита. Старый и возможно забытый уже самими горцами язык. В третьем от нас холме эта плита была разбита беспощадными ударами. Она устояла, но в ее середке зияла большая дыра, а куски плиты лежали среди камней жалкими обломками. А еще там же лежали сломанные кости, расплющенные реберные остовы… Стыдливо прикрывшиеся снежной порошею раздавленные черепа глядели на нас сквозь покачивающиеся стебли травы с немым вопросом…

Древняя гробница была осквернена.

Услышав торопливый стук лошадей, я не стал оборачиваться и невольно съежился, понимая, что предстоит испытать сейчас старому горцу, что помимо предков похоронил здесь и жену с сыновьями…

— О-о-о-о-о… — старый горец не закричал. Он завыл, падая с седла и закрывая лицо ладонями — О-о-о-о…

Даже удар о каменистую землю не прервал этого преисполненного яростью и горем крика. А насмешливый ветер подхватил хриплый крик и унес его к подножию бесстрастного Трорна…

— Проклятье — выдохнул я, высвобождая сапоги из стремян и спрыгивая — Проклятье…

Я сделал шаг… и замер.

Спешиться спешился, а что делать дальше — не знаю.

Выбросив руку, поймал и притянул к себе заспешившую к разоренной гробнице сильгу. Она негодующе рванулась, стараясь высвободить руку, но я сжал пальцы чуть сильнее и торопливо пробормотал:

— Обожди… могилы священны и запретны для чужаков. Подожди!

— Там может обретаться…

— Нет там никого — убежденно выдохнул я и невольно вздрогнул, когда опровергая мои слова из темного зева варварски вскрытой гробницы вдруг порскнула испуганная шумом птица.

Переведя дух, я отступил назад, скрежеща мелким камнем под подошвами сапог и тяня за собой уже не столь сильно упирающуюся девушку.

— Нет там никого — повторил я, бросая еще один взгляд на разбитую рунную плиту — Видишь следы ударов на камне?

— И что с того?

— Я слышал, что у горцев своя хитроумная система запирания гробниц — спокойно и ровно заговорил я, зная, что мое спокойствие передадутся и сильге — Они так ставят плиту меж камней, что любому чужаку покажется будто она вмурована в камни. Но на самом деле достаточно чуть нажать в верном месте, чуть приподнять — и плита легко поддастся.

— И что с того? — как и ожидалось, голос Анутты утих, она заговорила куда спокойней и, мягко освободив руку, шагнула к лошади, потянувшись к седельной сумке.

— Тут побывали чужаки — ответил я, чуть подаваясь вперед и вглядываясь в скорбные осколки перед гробницей — Я узнаю следы на камне. Не раз видел такие же в каторжных каменоломнях, куда меня порой призывали свершить приговор. Кто бы не пришел сюда… он принес с собой тяжелый молот. Может он был один… но, думаю, их было несколько — сюда опасно соваться в одиночку. Горцы не простят осквернения могил и… а проклятье! Часир! Часир! Нет! — я рявкнул так зычно, что подхватившийся с земли и с юношеской легкостью впрыгнувший в седло старик качнулся и замер, повернул ко мне посеревшее от горя и ярости лицо.

— Часир! Уже поздно! Не догнать! — торопливо заговорил я, намеренно понижая голос и делая его глуше и монотоннее — Погляди на осколки плиты и на вход — намело снег! Трава уже распрямилась, а вон проросшие в чужих следах молодые высокие ростки! Кто бы не совершил подобное злодеяния — его вот так наскоком не догнать!

— Не тебе решать, палач! — впервые подал голос старший из внуков Часира, что стоял на коленях у гробницы, бережно держа в ладонях разбитый череп своего предка — Кто ты такой, чтобы указывать моему деду?! Убийца моего отца! — молодой горец уложил кости на землю и начал подниматься, тянясь к ножу на поясе — Кто ты такой, чтобы вот так вольно кричать на моего деда? А?!

— Хирар! — старик крикнул пронзительно и яростно как падающий с небес ястреб — Итван дун до дараар! Бу самчар!