Беседы палача и сильги

— Светлая Лосса — невольно вырвалось у меня, когда мне средь бела дня померещилась маленькая посинелая фигурка восставшей из мертвых девочки, что, шатаясь сходит по склону горы…

Правильно прочитав выражение моего лица, старик будто крыльями взмахнул широкими черными рукавами:

— Не она! Моя внучка здесь! Нетронута…

Я испытал суеверное облегчением. Проклятье…

С шумом выдохнув, я глянул на чуть ли не подпрыгивающую сильгу и поинтересовался у Часира:

— Можно нам приблизиться к гробнице?

— Да — старик ответил без колебаний и согнулся в легком поклоне — Прошу тебя, добрая сильга. Войди в сумрак оскверненной могилы моих предков… и открой мне истину…

Ему не пришлось повторять. Упруго подскочившая девушка заторопилась к гробнице. Я чуть отстал, решив скатать одеяла — иначе ветер вмиг утащит — и поспешил за ней.

Анутта миновала стоящего чуть в стороне от входа Часира и даже не взглянула в его лицо. А я взглянул. И понял, что сильно заблуждался, когда сам себя успокоил оказавшимися лживыми словами «он почти оправился». Старый горец не оправился. Замерев над собранными на уже мокром от грязи и тумана одеяле мелкими и крупными осколками костей, он встал над этим скорбным месивом и замер. Как мудрый человек, он опустил лицо пониже, чтобы никто не мог прочесть его истинных чувств.

А чувства были… и такого яростного накала, что Часир вот-вот начнет шипеть от касаний редких капель приносимой ветром воды.

Закаменевшее лицо, вздутые челюстные желваки, сощуренных глаз не видно в темных ямах под бровями, а морщины кажутся глубокими ущельями. Старый горец разъярен. Судя по очертаниям спрятанных под черным плащом чуть подрагивающих рук, его пальцы сжаты на рукояти кинжала. Ноги широко расставлены, он дышит нарочито глубоко и размеренно… Да… лишь разоренная родовая гробница и груз прожитых лет удержали его от необдуманных поступков. Будь он лет на пятнадцать моложе… они уже мчались бы верхами по давно остывающему следу, пригнувшись к лошадиным шеям и походя на атакующих дрэнков — черных горных ястребов. Воистину правы те, кто глаголет, что старость приносит не только лишь дряхлость со слабостью, но и мудрость со сдержанностью…

Сильга пробыла в гробнице недолго. Поначалу я сунулся было следом, сделал глубокий вдох и, поперхнувшись невыносимым смрадом, отступил, как только различил в сумраке склепа успокаивающий кивок девушки. Удивительно, но она, прижавшая к нижней части лица едко пахнущий платок, осталась равнодушна к разбросанным останкам и к вони гниющей плоти. С облегчением вывалившись на свежий воздух, я отступил от зловонной гробницы и замер в ожидании, задумчиво подбрасывая на ладони опять одолженный сильгой необычный кинжал. Мои глаза не отрывались от черного зева входа, а в голове крутилась удивленная мысль — откуда у нее такая выдержка? Откуда такая стойкость?

Когда она вышла, я шагнул было к ней, но вовремя остановился. Анутта же, перешагнув обломки у входа, осторожно обойдя одеяло с собранными костьми, удивительно светло улыбнулась напряженно ожидающему вердикта старому горцу:

— Пусть твоя душа найдет успокоение, добрый Часир — твой сын не сошел с ума и не был обычным злодеем детоубийцей. Твой сын убивал мерзкого кхтуна…

— Ауххум танаар… — гортанно выдохнув эти слова, Часир пошатнулся, прижал сухую ладонь к глазам и ненадолго замер так.

— Все же кхтун — медленно произнес я.

— Да — подтвердила Анутта — Тут нет ни малейшего сомнения. Девочкой завладел темный дух, а судя по все еще сильным тошнотворным следам его присутствия в склепе… кхтун особо зловреден… из тех, кто вредит самому себе, когда не в силах совладать с собственными чувствами. Злой… очень злой… мерзкий… — она передернула плечами и уже с печалью продолжила, обращая к старику — Я ведаю на что способны такие твари. Они умеют обжигать словами… умеют пугать… Не каждый человек выдержит такое. А уж коли такое происходит с твоим собственным ребенком, что вдруг превратился в явившееся прямиком из Огненной Бездны исчадие… Услышав ту жуть, что изливалась из невинных губ несчастной одержимой девочки, твой сын ненадолго потерять разум и поддаться испугу и ярости…

— Кхтун… — тихо-тихо произнес Часир, медленно убирая руку от лица — Темный дух…

— Быть может твой сын и не хотел убивать — добавил я, припоминая случаи из своего палаческого прошлого — Детские кости хрупки, а жизнь не слишком крепко держится в их крохотных тельцах. Быть может, твой сын просто хотел закрыть ей рот… сжал слишком сильно, продержал излишне долго и… случилось то, что случилось.

— Такое случается — согласилась Анутта — Прошлого уже не изменить… но теперь мы знаем, что у твоего сына есть возможность искупить свои грехи и попасть на горные луга Светлой Лоссы. Она мудра и справедлива. Она поймет, что душа твоего сына чиста, добрый Часир…

— Но он все же убил… — не выдержав и не переборов голоса своего призвания, тихо добавил я — Приговор и не мог быть иным…

Поочередно смерив меня и сильгу долгим, очень долгим пронизывающим взглядом, старик согнулся в земном поклоне, а выпрямившись, склонил голову и глухо произнес: