Беседы с Исааком Ньютоном

Разумеется. Галилей создал наилучшие инструменты для своего времени с 30- или 40-кратным увеличением, но поле обзора было узким, и они все страдали от того, что астрономы называют хроматической аберрацией. Она появляется из-за несовершенства линз, а это означает, что лучи с различной длиной волны не могут быть собраны в одной фокальной точке. Поэтому они дают искаженное изображение. Я решил применить совершенно иной подход. Все телескопы Галилея основаны на конструкции первого изобретателя, голландца Ханса Липперсгея. Это были так называемые рефракционные телескопы. В них использовались две линзы, помещенные на обоих концах трубы и создающие увеличенное изображение. В телескопе другой конструкции, называемом рефлекторным телескопом, используется одна линза и зеркало, создающее изображение. Это было предложено еще во времена Галилея, и такой телескоп был создан математиком Джеймсом Грегори, но получаемое изображение было плохого качества.

* * *

Но вы добились успеха там, где Грегори потерпел поражение. А правда ли, что все компоненты телескопа были сделаны вашими руками?

Да, я добился успеха в создании практичного телескопа-рефлектора, и я действительно сделал все элементы телескопа своими руками. Я хотел получить совершенное зеркало и отлично отшлифованные линзы у лучших лондонских мастеров, но они не могли их сделать. Мне пришлось самому шлифовать линзы и сделать трубы и подставку. Нужно признать, что конечный результат оказался великолепным. Телескоп-рефлектор может быть гораздо меньших размеров, чем телескоп-рефрактор, у которого линзы надо размещать в трубе далеко друг от друга. Мой телескоп был не более шести дюймов в длину и монтировался на небольшой подставке. С ним я смог получить четкое изображение с 40-кратным увеличением.

* * *

В результате вы впервые смогли вступить в другое научное сообщество помимо Кембриджа, не так ли?

Именно так. Исааку Барроу так понравился мой телескоп, что в 1671 году он организовал его демонстрацию перед членами Лондонского королевского общества. Это произвело большое впечатление на астронома Джона Флэмстида, а также на Кристофера Рена и секретаря Лондонского королевского общества Генри Ольденбурга. Они даже устроили демонстрацию моего телескопа перед королем Карлом II, на которого он также произвел огромное впечатление. Через несколько недель я был приглашен стать членом Лондонского королевского общества.

Новая жизнь

В 1690-х годах в жизни Ньютона наступили большие перемены. После приезда в Кембридж в 1661 году он вел жизнь ученого затворника, редко участвующего в событиях, происходящих вне стен Тринити-колледжа. В 1687 году был издан его величайший труд «Математические начала натуральной философии» (Principia Mathematica), после чего его стали считать самым значительным ученым в мире. Но затем жизнь Ньютона резко изменилась. В 1693 году с ним случилось то, что можно назвать нервным расстройством, и он перестал заниматься научными опытами. Затем, в 1696 году, он переехал в Лондон, где занял административную должность хранителя Королевского монетного двора.

* * *

Будет ли справедливо сказать, что где-то в 1690-х годах вы стали терять интерес к науке?

Нет, ни в коем случае. Я никогда не терял интереса к науке.

* * *

Но в 1696 году вы покинули Кембриджский университет и переехали в Лондон. После этого вы очень мало занимались наукой.

Но «Оптика» была опубликована спустя восемь лет после того, как я оставил Кембридж, и к тому же я остался президентом Лондонского королевского общества. Я устал не от науки: наука является бесконечной тайной и бесконечным источником вдохновения для меня. Правда здесь в том, что с начала 1690-х годов я стал меньше интересоваться опытами.

* * *

Вам не кажется, что это случилось потому, что вы достигли точки, дальше которой уже не могли продвинуться?

Думаю, вы правы. В моих чисто научных опытах и занятиях алхимией я продвинулся настолько далеко, насколько смог. А дальше уперся в стену, если хотите. Содержание моей «Оптики» основано на работе, законченной в период между 1660 и 1690 годами. Я все еще интересовался наукой и тем, чтобы направлять ее развитие с помощью Лондонского королевского общества, весьма активным и энергичным президентом которого я был двадцать три года. Можно сказать, что мой уход из Кембриджа был декларацией о намерениях. Я истощил возможности научных исследований опытным путем и хотел заняться каким-то совершенно другим делом.

* * *