Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

было отдать либо красивой женщине, либо ребенку, либо старой женщи-

не – но не самому. А плохое вино ни в коем случае нельзя продавать – его

223

надо вылить. А тут начались такие времена, когда стали травить вино-

градники…

Ю. К.: А вот название «Дом и сад» – это?..

М. Н.: «Дом и сад» – это мое название. И «Колея» – это мое назва-

ние. «Душа права» – не мое название. «Имена» – мое название. «Бабья

трава» – это мое название, но можно было бы назвать просто «Трава».

Нет, «Бабья трава» – неплохое название, мне нравится. Тут есть один под-

текст, которого никто не знает, но я знаю. Это знают все старые бабки. Ба-

бьей травой называется трава определенного назначения… Этого, может

быть, никто не знает, но я-то это помню.

(Рассматривают иллюстрации.)

Это что-то он даже, я полагаю, хотел похожее на меня изобразить, но

не вышло… Вот это мне очень нравится.

Ю. К.: Да-а-а! Это мой любимый.

М. Н.: Очень хороший.

Ю. К.: А тут мне нравится автограф твой…

М. Н.: Это не я придумала… Это придумал, тут написано, художник

Арбенин. Да, он был хороший художник. Я помню, даже как-то с ним

обсуждали создание альбома старых построек… Это был бы бесценный

альбом…

Посмотрите, что стало с городом! Это очень трудно пережить. Все

люди из того поколения, которые поднимали Севастополь, умирали, от-

того что они не могли вынести уровень этого срама  – они умирали от

стыда. Это люди, которые в ямах, в норах жили – и поднимали все это.

От стыда, от ужаса. И вот эти точно так же. Они умирали – вы не пред-

ставляете себе, как…

Вот  когда  Гешу  машина  сбила…  Это  просто  удивительное  было

место, его из окна моего севастопольского было видно. Как-то, помню,

я там была поздней-поздней осенью, и мы шли с ним и с еще одним его

товарищем к моему дому… А они, зная, что я жутко хочу жить в Севасто-

поле, говорили: «Не уезжай, оставайся!» И Геша говорит: «Вот сейчас ты

уедешь, и я умру», – и ложится прямо на этом месте, где его потом маши-

на собьет. Как-то мы ехали на машине, они останавливались и из машины

выходили – до того они все это любили, и как бы обидно было в машине

быть. Геша вышел из машины, лег, и ладони к земле прижал: «Хорошо-то

как, Господи!» Он мне говорил: «Майя, если ты умрешь не здесь, я тебя

привезу сюда, чтобы ты была дома». А лег он тогда вот именно на этом

месте… А вообще таких вещей делать нельзя! Это то, о чем мне бабушка

говорила: вот, черт, говорит, увидит, ему понравится…

224

Да, их время уходило, оно просто иссякало – это было видно. Даже

то, как они начали один за другим выбывать… Один стоял на автобусной

остановке в Симферополе, и когда автобус пошел, он на каких-то пол-

метра подал назад и столкнул его, он упал на поребрик… Перелом ос-

нования черепа. Среди бела дня! Просто-то что-то невероятное. Потом

начались какие-то странные вещи: у другого крыша поехала… А потом

пять человек из них встретились на хуторе Пятницкого. А хутор Пятниц-

кого – это их дурка. И это уже был знак, который надо было прочитывать

совершенно однозначно. Такие дела.

Ю. К.: Среди твоих книг у тебя есть любимая?

М. Н.: Нет, никакую не могу назвать. Они у меня лежат где-то…

Ю. К.: Ты хочешь сказать, что тебе все равно, были бы они, не было

бы их?

М. Н.: Сейчас-то я уже не могу сказать, что все равно. Все то, что

писалось,  я  от  этого  отказываться  не  собираюсь.  Я  за  это  Богу  только

благодарна. Что касается изданий, я не понимаю, как это вообще может

кого-то волновать…

Ю. К.: Помню, как в 79-м году ты подарила мне книжку «Имена».

У тебя тогда глаза такие были… Смущенные…

М. Н.: Да это потому что ты мне, Юра, нравишься! Я всегда безумно

радуюсь, когда мне кто-то нравится. Это Божье благословение. Я знаю,

что есть люди на земле, которые – твои. Как только я понимаю, что чело-

век – мой, я признаю это, признаю все его права на меня, на мое время, на

мою жизнь, на все остальное… Мне это не в тягость. Это я принимаю как

радость и Божий дар. Но то, что таких людей немного, – это естественно,

их много быть не должно. Единственное, что могу сказать – это мгновен-

но опознается, не нужно быть с человеком знакомым год, чтобы понять,

твой это человек или нет. Я вообще полагаю, что люди не появляются

просто так. Я не ходила в детский сад, не ездила в пионерские лагеря,

я никогда не любила находиться там, где много людей, поэтому каждый

человек, который появлялся в моей жизни, появлялся, надо полагать, не-

случайно. А некоторые, наоборот, любят находиться там, где много лю-

дей…  Самая  страшная  участь,  самая  кошмарная  –  это  быть  артистом.

Я никогда точно не знала, кем я хочу быть, я много кем могла бы быть, но

артисткой – избави Бог!.. Для меня это какой-то срам, падение, ниже ко-

торого не бывает… Я думала: «Боже, как они живут? Что он про себя зна-

ет? Ведь его же нет!» Особенно я переживаю, когда человек с фактурой,

с внешностью, и его нет – это какой-то ужас. Тогда как человек, который

пишет стихи, повести, шьет платья, ремонтирует мебель – это я понимаю,

это его работа, и он есть.

225