Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

погибли, трагический, романтический такой налет на нем был заметен…

94 М. В. Ломоносов. «Ода на день восшествия на всероссийский престол Ее Величества

Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года».

229

То, что он свою науку любил, было совершенно ясно, потому что этой

наукой нельзя заниматься без любви. Он, видимо, принадлежал к числу

тех лекторов, которые читают, ориентируясь на какое-то лицо. И вот он

выбрал мое лицо. А я этого просто выносить не могу, и я не стала ходить

на его лекции. Хотя наука кристаллография мне понравилась. И я взяла и

стала изучать эту науку дома. И когда я ее открыла, крыша моя совершен-

но поехала, ибо, как вы понимаете, нет более внятной гармонии среди

хаоса, чем стихотворение среди разговорной речи и кристалл среди зем-

ли, песка, камней и так далее. То есть самая сокрушительная гармония –

это стихотворение и кристалл. Даже человек, совершенно равнодушный

к идее гармонии, согласится с этим: или булыжник лежит, или кристалл!

Особенно,  если  это  идеальный  кристалл.  Идеальный  кристалл  –  это,

товарищи, столбняк. Так вот наука кристаллография говорит о том, что

существует геометрический закон расположения первоначальных стро-

ительных частиц, из которых камень собирается. Когда вот такой закон,

кристалл выглядит так, когда такой – так, и так далее. И все это можно

расписать точно так же, как мы расписываем ударную/безударную стро-

ку: существует такой тип кристалла, такой и вот такой, точно так же су-

ществует такой ритмический рисунок, такой и вот еще такой. Я не встре-

чала науки, которая могла бы так внятно это объяснить. Заметьте, камни

никто не делает искусственно, их никто не может сделать по заказу, они

произрастают  сами  по  себе,  и  по  форме  кристалл  может  быть  разный.

Они растут сами по себе, это само естество.

Точно так же со стихами: идеальные стихи нельзя написать по за-

казу, они не строятся из кирпичиков. Закон их роста, то, какими они бу-

дут, – все это определено с самого начала. Форма содержательна, форму и

содержание нельзя делить. И наука кристаллография в этом отношении –

просто идеальная поэтика. Когда я это заметила, мне было семнадцать

лет, и это меня совершенно поразило и удивило. Наука кристаллография

для меня единственное научное доказательство того, что поэзия должна

анализироваться по другим законам, и того, что она практически выпа-

дает из литературы как таковой. Если она и может быть исследована, то

только  так,  как  могут  быть  исследованы  формы  кристалла.  Это  точно.

Поэзия – это не соцзаказ, нет, конечно, стихи можно писать по заказу, но

это все будет не высокая поэзия. А дальше – читайте Блока, читайте Ман-

дельштама «Разговор о Данте»: когда анализируются стихи, происходит

опускание на ту глубину, где движутся, где сталкиваются геологические

пласты, геологические структуры.

Ю. К.: Это  метод  кристаллографический,  да?  Структура  поэтиче-

ского языка и структура кристалла…

230

М. Н.: Дело в том, что если человек пишет стихи, которые действи-

тельно считаются стихами, то они пишутся совсем не так, как нам сказал

В. В. Маяковский. Ну не так! Если писать по пунктам, это повторимо, это

можно сделать…

Ю. К.: Если это повторимо и если это можно сделать – это уже не

поэзия.

М. Н.: Вот это я и хочу сказать! Если я делаю по рецепту, значит,

это не поэзия. Поэзия делается без рецепта. Человек, который это делает,

в сущности тебе об этом точно ничего не скажет… Как сказал Пушкин:

«…паруса надулись, ветра полны; <…> Плывет. Куда ж нам плыть? »95

Куда? Куда подует!

Хотя, конечно,  существует такая наука – версификация, которая сама

по себе очень хороша. Раньше этому учили в гимназиях. Когда надо по-

здравить кого-то, стихи на случай – это наука очень хороша. Надо ска-

зать, что некоторые люди это делали блистательно, хорошо!.. Но никто

никогда не расценивал это как поэзию. Еще одно: для того, чтобы писать

серьезную прозу, надо очень много знать. Нужны конкретные, огромные

знания, фактология огромная… К тому же нужен непременный контакт

с вещами, чтобы я стала частью того, о чем я пишу. Для того чтобы пи-

сать стихи, нужны абсолютно другие вещи. Знать много – всегда хорошо.

Но вот, например, Пушкин пишет (жутко показательно) «Капитанскую

дочку»  –  прекрасная  вещь,  золотая  проза,  сделанная  по  золотой  мере.

О том, что не вошло в золотую меру, он пишет в «Истории пугачевского

бунта». Потому что виселицы, смерти, весь этот ужас не нужен для ре-

ализации  того,  о  чем  я  пишу  в  повести  «Капитанская  дочка».  Пушкин

сюда приехал, встретился с огромным количеством людей, подошел к той

речке, к той крепости, он постоял на этом месте, он стал, насколько это

возможно, частью того времени и того места – и получилась «Капитан-

ская дочка». И заметьте, на этой же огромной базе ни одной стихотвор-

ной строфы не появилось, хотя там было множество открытий и потрясе-

ний. Даже пары строф не появилось. Пара строф появляется совершенно

с другого места, совершенно с другого заряда. Скажем, «Медный всад-