Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

этот трепет, накал там есть… Этим совершенно не владеют ироники, ибо

там, где появляются юмор, ирония, там вот этого накала просто нет. Вся

концептуальная поэзия – абсолютно этим не владеет, ибо это поэзия на

случай, это своеобразное выражение мысли, которая кажется мне инте-

ресной. Это вообще к поэзии имеет сомнительное отношение. И когда

мне говорят, что Пригов – гениальный поэт, я испытываю глубочайшее

смущение. Назовите как-нибудь иначе! Неслучайно как-то на одном вы-

ступлении, чтобы привлечь внимание к тому, что он гениальный поэт, он

сидел на унитазе и спускал спускалку. А Блоку это не надо, и Есенину не

надо. Вот когда тебе это надо, значит, уже думай, в какой мере ты поэт…

Мы  все  знаем,  как  отличается  натуральный  камень  от  искусственного,

натурально выросший кристалл от отграненного. Вот и поэзия точно так

же отличается от версификации.

Ю. К.: Вот я об этом думал… Есть искусственные кристаллы…

М. Н.: …которые на вид красивше!

Ю. К.: Они более хрупкие, что ли? В чем кайф-то?

М. Н.: Когда вырастает кристалл, эта вся структура вырастает в нем

сама. Когда граненый кристалл, я беру кусок камня и выпиливаю кри-

сталл… Это, в сущности, скульптура из камня. Чтобы понять эту разницу

235

и то, что такое поэзия, это «Разговор о Данте», там сказано: идея камня,

памятник самому себе… Вот точно так же делает поэзия: бери язык, чув-

ствуй душу – и будет поэзия.

Ю. К.: У Мандельштама еще метафора тканья… Он брал большое

полотно.

М. Н.: Это  придумано  гораздо  раньше.  Это  не  Мандельштам.  Это

«Ригведа»:  в  рассуждении  о  мысли,  там  говорится:  «Не  постигаю  ни

нити, ни ткани…»

Ю. К.: Я читал ее по-английски…

М. Н.: Там же много томов, может, ты это не видел… Это уже там

сказано.

Ю. К.: Ну, значит, это правда.

М. Н.: Древние люди говорили о сущностно важном, о том, что та-

ким всегда останется. Мы просто этого не замечаем.

Ю. К.: Там,  где  появляется  соц-арт,  постмодернизм,  поп-арт,  там

поэ зия заканчивается. Есть традиционализм – то, что у меня за спиной,

то, что меня толкает вперед. Есть модернизм – то же самое, но модерни-

зированное: ты можешь уйти влево, вправо, но все же ты идешь в том же

направлении. А постмодернизм – когда ты никуда не идешь, ты берешь

то, что было у тебя за спиной, и перелицовываешь это…

М. Н.: Если говорить о современном театре, кино, литературе, пер-

вое, что заметно: человеку сейчас не о чем сказать. Человек не пришел

для того, чтобы сказать какую-то глобальную мысль. Вот если кто-то ска-

жет, что Достоевский пришел для того, чтобы сказать нам, предупредить

нас: братцы, вот они, бесы, – это достаточная причина. То, что ты назвал

традиционализмом, в сущности, это единственный путь, другого просто

нет. В свое время умнейший человек и любимейший мною И. А. Бунин,

который умел формулировать мысль совершенно точно, сказал: «Заумное

есть глупость». Точно так же вот это разрушение жизни – это, в сущно-

сти, надругательство над ней, а стало быть – смерть, а значит, не жизнь.

И когда берутся эти выдержки, эти цитаты, и подаются мне под другим

соусом, мне это жутко не нравится. Нет, можно проявить какую-то изо-

бретательность, все это делать можно, но значительное и большое долж-

но быть серьезно. Вот ты как хочешь, но серьезная литература, серьезная

поэзия должна быть о серьезном. В их основе должна лежать серьезная

мысль. Когда я читаю товарища Акунина (я не говорю про известных вам

девушек – это литературный бизнес, я об этом говорить не буду), он пи-

шет по крайней мере культурно. Но когда он культурно и грамотно делает

игрушку для забавы, например, из Турецкой войны, вот тут я с ума схожу.

Ю. К.: Это тот самый выпиленный из камня кристалл.

236

М. Н.: Да! Да! Он загодя заботится и просчитывает его форму, коли-

чество граней…

Ю. К.: Бродский то же самое делал.

М. Н.: Когда человек ничего не знает об этих событиях, он читает

это как некую развлекательную вещь, которую тотчас забудет. В фильме

«Турецкий гамбит» была одна атака под Горни-Дубником, там мой дед

участвовал. Под этим Горни-Дубником мы положили цвет армии лейб-

гвардии, то есть двухметровых красавцев. Ну русские воюют так, что от-

ступать не могут. Но туркам было мало, турки еще прошли и этим кра-

савцам поотрубали головы, поотрубали и пораскидали… Так вот от этого

меня освобождают. Там действует хорошенькая барышня и так далее. Раз

это развлекательная вещь – зачем мне отягощаться-то? А на мой взгляд,

лучше тогда вообще ничего не говорить, вот просто ничего. Вот это ужас-

но. Все, что сейчас делается в театре и в литературе, делается на таком

уровне: от серьезного, важного, сущностного меня освобождают. Мне это

очень не нравится. Я признаю, что в профессиональном отношении это

по-своему интереснее. Когда люди смотрят «Турецкий гамбит» и говорят:

«Какой хороший фильм. Какой милый главный герой!» Да, он милый, он

очень милый, но если я вынесла только это – это какой-то кошмар.

Да, во-первых, сейчас нечего сказать. На всех выставках современ-

ного искусства это видно (мы как-то в Питере были с Машей) – ну нечего,