Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

ное, это нравится, они без этого жить не могут. И такое максимальное

напряжение является единственным условием проживания жизни. Такие

люди есть, и забывать об этом нельзя.

Точно так же Бабель в ответе за свои произведения. Даже рискнуть –

взять себе в полюбовницы жену заведующего карательной конторы. Это

же черт-те что!

263

Я  считаю,  что  это  так.  Если  бы  это  было  по-другому,  он  бы  мог

остаться в Париже и писать дальше. Он мог бы себе найти другую по-

любовницу – мог бы.

Ю. К.: Странно, да?

М. Н.: Может быть и странно. Но с другой стороны, для человека

пишущего  важно  постоянно  находиться  в  максимальном  напряжении.

И притом он ведь имел выход на материал. Поэтому про Бабеля могу ска-

зать, что он зверски талантливый человек. Очень талантливый.

Ю. К.: А Зощенко?

М. Н.: Зощенко  я  очень  люблю.  Очень  печальный,  очень  умный

поэт. Очень достойный. Зощенко сразу понял, что самое страшное – это

пошлость в людях. Это ведь еще Блок прекрасно понимал.

И то, что он понял, что этот мир будущего – светлый коммунистиче-

ский рай – уже тогда был пошлым до невозможности. Он и прекрасно по-

нимал, что если уйдут все законы и правила реалистического гуманизма,

то останется одна пошлость.

И еще его герои, в силу ситуации и своего положения, никогда не

знали об этих законах. И самое удивительное, что это нисколько не смеш-

но,  а  печально.  Еще  мне  очень  нравится,  что  Зощенко  интересовался

природой человеческого таланта, очень много об этом писал. То есть его

интересовало самое лучшее, что есть в человеке – талант, талант прояв-

ленный. Поскольку существуют два этих чудовищных полюса, которые

никогда не поймут друг друга, это – пошлость и талант. А дальше по-

нятно: вот  этого будет все больше и больше, а  этого – меньше и меньше.

Потому что для  этого есть условия в настоящем, а для  этого их уже нет.

Потому что один может поступить как Алексей Толстой, а другой…

Пошлость может стать сильнее таланта, но есть такой талант, кото-

рый – все.

Ю. К.: А много таланта в жизни?

М. Н.: Нет, понимаешь, пошлости в действительности очень много,

но она не агрессивна.

Ю. К.: Но она необходима.

М. Н.: Ну, да. Давай так: она неизбежна. Все зависит оттого, из ка-

кой чашки ты пьешь – из чего строишь свою жизнь.

Вот  сколько  мы  сейчас  вспомнили  прекрасных  романов,  куда  со-

вершенно спокойно можно было вводить житейские, постельные сцены.

Да  ты  что!  Например,  у  Толстого,  хотя,  заметьте,  он  сам  был  великий

грешник. И надо сказать, что все высокопробные великие писатели ни-

когда не шли на это. Вот так, если посмотреть: «Отцы и дети» – вот ба-

264

рин, вот девушка ребенка от него понесла. Но ничего такого здесь нет.

Даже в «Обломове» – даже там.

Пошлость уже начала появляться у Олеши. «Зависть» Олеши читать

страшно: обилие физиологических подробностей, пуканье и так далее.

Я  преклоняюсь,  конечно,  перед  Юрием  Карловичем,  но  перечитывать

больше не буду. Но, с другой стороны, смотрите, что он делает. Он этого

делает так много, он это возводит в такую степень, что надо искать другое

слово.

Я  знаю  одну  вещь,  которая  не  может  никак  сработать,  и  еще,  на-

верное, лет 300 так проживет. Это «Божественная комедия». Здесь без-

умно  сложно:  ужасный  инженерно-математический  расчет.  Я  почти  не

встречала людей, которым она очень нравится. По техническому чтению

многим она нравится гораздо больше: просто красивая вещь. А так, там

всего-всего напихано, и дело, конечно, не в том, что она показывает, кто

за что наказан. Там есть и другое. Мы вправе рассуждать о ней в плане

содержательной части: сюжет, действие…

Ю. К.: Но ты права абсолютно: там геометрия есть.

М. Н.: Там  чудовищная,  страшная  геометрия.  Там  рассчитано  все.

Там есть что-то такое невероятное. Я сколько раз думала: может быть,

нам еще рано это знать. Там нет ничего случайного, и вся эта великая

математика должна сработать.

вечер двенадцатый

Ю. К.: Мы говорили о Распутине…

М. Н.: Да, он к земле имеет особое отношение. Это почти ни с кем

не случается. Это – ужасная редкость, просто жуть какая-то. И вообще,

очень много ошибок, скажем, в определении: когда мне говорят, что Аста-

фьев или Распутин – деревенщики… Какие же они деревенщики?! Это

люди, у которых есть место ( бьет пальцем по столешнице), и они на этом

месте все поняли. А у тех людей, которые создают так называемую «го-

родскую прозу», такого места нет.

Ю. К.: Майя, а кто из уральских писателей?..

М. Н.: Ну, из уральских…  (Смеется.) У нас есть Бажов.

Ю. К.: Ну, Бажов.

М. Н.: Бажов – это что-то невероятное!

Ю. К.: Мамин, Бажов…

М. Н.: Да,  Мамин-Сибиряк  –  это  качественно  другое  явление,  по-

тому что, видишь ли, у Мамина-Сибиряка представилась возможность,

нашлись такие причины, обстоятельства, которые сподвигнули его с этой

землей расстаться. Каких обстоятельств у Бажова быть просто не могло!

Такого разлучения просто не могло быть.