Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

Денисов-Уральский.  Денисов-Уральский   (с  интонацией  перехода 

к новому предмету обсуждения) – это художник, ювелир, коллекционер,

собиратель, камнерез, который безумно любил Урал, его камень, его пей-

заж – просто безумно любил! Я вообще всегда говорила и буду говорить,

что можно расстаться с человеком, с любимым, товарищем, – это пережи-

вешь. Но с землей… Больше, страшнее трагедии не бывает. Так вот Де-

нисов-Уральский отбыл из Екатеринбурга, с тем чтобы пропагандировать

там Урал, и чтоб о нем знали! Ну, это была такая благородная идея: вы-

ставки все эти, горки. В Питерском музее, геологическом, стоит его горка.

Ну, вот такая, наверное  (показывает размер горки), преимущественно из

драгоценных камней: изумрудов и т. д.

Ю. К.: А из современных?

266

М. Н.: Ну, сейчас я скажу. А тут что получилось  (возвращаясь к Де-

нисову-Уральскому)? Тут – революция. И он оказался то ли на даче, то ли,

как киевляне, которые были отрезанными, за границей – все! Все! Так

вот, он же с ума сошел от этой тоски и разлуки. И надо сказать, что земля,

товарищи, в романе участвует на равных. Он оставил Екатеринбургу пре-

красную коллекцию минералов. Она до нас не дошла… Вот знаете, если

ты землю любишь, вот и сиди на этом месте. Коллекция его не дошла до

нас, она где-то рассеялась по пути, хотя все это было даже официально

оформлено.

Из современных… Ну, вы же видели, что здесь делают. Здесь, так

сказать, кузница Курицыных и Славниковых. Человек, который полагал,

что за ним что-то есть, что у него есть какие-то дела, немедленно уезжал

в столицу. Все, на этом месте ему делать было нечего. Как бы эта земля

их ни держала. И хотя Оля там и пишет что-то про уральские реалии, тем

не менее она их не держит, она им не нужна.

Ю. К.: Она – им? Или они – ей?

М. Н.: Она им не нужна. Ну, и они ей, соответственно.

Ю. К.: Но они цепляются за это, берегут?…

М. Н.: Нет!  Вот  Мамин-Сибиряк  всю  жизнь  за  Урал  цеплялся,

и больше ничего не писал, больше ничего не знал. Но тем не менее до-

бром это не кончилось. А сейчас – нет. Из нынешних людей я не припом-

ню даже ни одного. Вот мне очень нравится позиция Геры Дробиза, хотя

у него нет привязанности к Уралу. Для него это был даже, может быть,

вопрос несколько мучительный, что ли: он бы мог жить в Москве. Гера

Дробиз остался, как говорится, не из-за привязанности к земле, а из-за

того, что здесь его семья… Он и в семьдесят пять лет больше всех на све-

те, конечно, любил бабушку, и его больше всех на свете любила бабушка.

Ну правда, это действительно так! И то, что Гера Дробиз не оставил этого

места, потому что его мама и бабушка были здесь и жили здесь – правиль-

но, мне это очень нравится.

Ю. К.: Но ведь есть историческая родина…

М. Н.: Вот ты знаешь, этот вопрос для меня абсолютно открыт: этого

понять не могу. Попробуй объяснить Пушкину или Толстому, что у тебя,

Пушкин, есть историческая родина. Пушкин сказал раз и навсегда  (бьет 

ладонью по столешнице, отбивая темп речи, как бы чеканя высказыва-

емое): «Не желал себе другого отечества и другой истории, кроме той,

которую мне дал Господь!» Ну, сказано так. Написано, заметь, – мог бы

не писать. Тем не менее «не желал». Само понятие  историческая родина

появилось в то время, когда человек уже очень далеко в своем нравствен-

ном отношении отошел от… Попробуй докажи Астафьеву – он никогда

267

не знал, что такое историческая родина – этого нет. Этим людям не важ-

но, откуда ты, им вообще не так уж важно, какой ты там национальности.

Больше того, я тебе уже говорила об этом, я не видела здесь проявление

антисемизма в каких-то человеческих отношениях: то есть того, что я,

например, к тебе отношусь хуже, чем к этому вот Ване, потому что ты –

еврей. Я этого не видела.

Ю. К.: Ни в деревне, нигде?

М. Н.: Ну, про деревню-то и говорить не будем!

Ю. К.: А там многих евреев уважали: врачи, учителя…

М. Н.: Евреи живут не на своей исторической родине, Юра, жутко

давно! И надо сказать еще одно: когда ты на эту их историческую родину

посмотришь, все совершенно становится понятно: это крошечная земля,

сухая и горячая. И эти, вот речечки – Иерихон и Иордан, одна речечка –

не шире нашей Исети, другая высыхает за лето до состояния ручья. Эти

речечки в древние времена, когда евреи складывались как народ, сам по-

нимаешь, прокормить могли очень небольшое количество людей, а жить

можно только при воде. Сколько раз они оттуда уходили: ассирийцы их

оттуда подвинули, египтяне их оттуда подвинули, турки их оттуда под-

винули – то есть когда в это маленькое пространство, где прокормиться

можно только возле воды, входит такая огромная армия, местный народ

просто  вытесняется,  поскольку  большего  количества  людей  просто  не

прокормить. И вот они неоднократно оттуда уходили. Но это ведь было

все очень давно, поэтому чувствовать ту землю своей исторической роди-