Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

есть он еще верит, что услышит человек – и не выстрелит. И в последний

миг закрывает собой брата, они близнецы. Ну немыслимо просто! Но там

и  есть  такая  вещь:  Астафьев  обвиняет  всю  власть.  В  общем,  конечно,

товарищи, – это культурная цивилизация. Культура, наша национальная

культура  обходит  те  деревни,  которые  вы  убили.  Да,  у  него  есть  такая

штука, когда читаешь, такое ощущение, что вроде какая-то брезжит на-

дежда: когда они находят несжатое поле и начинают убирать урожай, их

это как-то очеловечивает, даже какие-то отношения с женщинами начина-

ются – жизнь какая-то появляется. И он, между прочим, даже и говорит,

что вернутся они, снова припадут к этому хлебному полю и оставят свою

власть – толпы трепачей, болтающих лодырей, забывших, что такое труд.

На чем держалась вся культура? Вся культура держалась на союзе с зем-

лей, на труде, на почтении к традициям, она держалась на деле, на памяти

самых священных мест – к чему власть не имеет никакого отношения.

Вещь эта написана в начале 90-х годов, когда всем было понятно, что ни-

кто не вернется к традиции, к труду. Что все со свистом проехали мимо.

И заметьте: люди, которые есть, не прокляты и не убиты. Он пишет: «Мне

нечего сказать вам на прощание». Вещь совершенно страшная, но, между

прочим, обида его совершенно понятна, несмотря на то, что очень долго

держалась в нем надежда на то, что, может быть, что-то изменится, может

быть, кто-то опомнится.

Ю. К.: Гоголь и Шукшин. Как тебе эта оппозиция?

М. Н.: Полное собрание Гоголя и полное собрание Шукшина. Я не

желала никого оставлять – я вообще очень серьезно отношусь к литера-

туре. Я прочла всего Гоголя и всего Шукшина. Я три дня ходила в полном

столбняке: прямо иду в степь и встаю, как свечка. Василий Макарыч –

гениальный писатель.

Ю. К.: А Гоголь – нет?

272

М. Н.: Когда я читаю одного Шукшина, я, например, плохого сказать

не могу. Но когда рядом с Гоголем…

Ю. К.: Шукшин вызывает симпатию, Распутин вызывает уважение.

Гоголь – это какое-то дикое чудо, ненарекаемое, но оно вызывает, у меня,

по крайней мере, восторг.

А труд, действительно, исчезает. Из городов. В офисах все произво-

дят бумажки. Никто не производит вещь, предмет…

М. Н.: Приедешь  в  наши  республики,  и  понять  невозможно,  что

в них делается.

Ю. К.: Никто не работает.

М. Н.: Никто не работает! С утра, в десять часов, все кафе и ресто-

раны полны, все в белых креслах, в белых пиджаках. Никто не работает!

Ю. К.: Земля была благодатная, виноград растет там десятилетиями,

овцы пасутся…

М. Н.: В районах с благодатным климатом, где все равно вырастет

еда и попадет к тебе в рот, образ жизни сильно отличается от нашего. По-

этому я очень хорошо понимаю, почему Астафьев помнил, что наш север-

ный образ жизни раскачать, в общем-то, трудно. Мы же просто сдохнем,

скоро сдохнем! Наш народ же полиэтничен. Вот это ужас, что мне тут

сказали: 6–5 % нынешних поступающих, окончивших школу, имеет одну

мечту – работать в «Газпроме». Ни врачами, ни летчиками, ни океаноло-

гами не желают работать – они желают сесть в кресло где-нибудь…

Ю. К.: Это катастрофа.

М. Н.: Катастрофа полная! Самое поразительное, что  это называют

мечтой! И еще мне очень понравилась вот какая деталь: мечтой сейчас

могут назвать машину определенной марки. Кошмар: мечта вот такой-то

марки, да еще и машина, хорошая машина. Я вообще машин не различаю.

У меня однажды был безумно смешной случай: я иду, а у меня очки за-

потели. Думаю, надо зайти в магазин – протереть очки. И тут смотрю,

витрина какая-то, думаю, подойду к витрине. И стою, очки-то протираю

и не вижу, что передо мной. А тут ко мне, поскольку мадам вся в мехо-

вых шубах, подходит продавец и говорит: «Что это Вы?» – а я, глаза так

поднимаю, а там для машин всякие причиндалы. Ну, не бежать же! Он

говорит: «А у Вас какая машина?» – И я говорю: «Красная».  (Смеется.)

Ю. К.: Он понял, что ты еще та штучка: красная!  (Смеется.)

М. Н.: Вот так! Просто какой-то вопиющий идиотизм. Но я так от-

ветила: «Красная». Он: «Какой коврик у красной машины?» – но тут-то

я уж нашла, что ответить, я уж не такая идиотка. Он мне подобрал какие-

то штуки на сидение. Я ему говорю: «Правильно! Такую идею хорошую

подсказали. Очень хорошо: подарок на Новый год». Жуткое дело, идиотка.

273

Машка дала мне компьютер, я, значит, вчера включила: пользовать-

ся не умею. Прихожу к соседу. Он говорит: «Ой, Май, я не умею. Иди

к Сергею». Ну и Сергей взялся: «Сейчас, – говорит, – посмотрим». Тыкал,

тыкал,  полчаса  там  разбирался.  Ну,  разобрались.  Машка  говорит:  «Ну,

вот видишь: научилась!» – «Ты что, Маша, научилась! Никогда в жизни

этому не научусь!»

Ю. К.: А я не хочу этому учиться.

М. Н.: Да и я не хочу!

Ю. К.: От него какой-то странный эффект. Я много стал думать об

этом: люди, работающие за компьютером, что-то там записывающие, те-

ряют предметный мир.

М. Н.: Нет, к компьютеру я даже не подхожу!

Ю. К.: Мир внутренний, жизненный мир теряют…

М. Н.: К компьютеру я даже не подхожу. Я себе позволила дожить